"Боевики, расстрелявшие наших военных при выходе из Иловайского котла, наняли местных, чтобы те закопали тела убитых". Выход из иловайского котла


Выход из Иловайского котла глазами водителя

15 03 2015 09:53.

Я, прапорщик Вооруженных Сил Украины Григорий Соляник, водитель белого бронированного микроавтобуса Фольксваген, где старшим машины был генерал-лейтенант Руслан Хомчак, хочу рассказать, о том, как осуществлялся выход из так называемого Иловайского котла. Поводом написания данного материала, является желание рассказать о хронологии развития событий и опровергнуть лживые публикации в СМИ относительно тех страшных событий, участником которых мне довелось стать.

День Независимости Украины блокпост 39.06, на котором я находился, встретил под непрерывными минометными обстрелами, которые переросли в массированные ракетно-артиллерийские удары, что и заставило нас 25 августа переместиться в населенный пункт Многополье, где мы развернули штаб в подвале местного сельсовета.

В тот день мне пришлось многократно возвращаться на блокпост 39.06 и перевозить офицеров оперативного командования «Юг», которые осуществляли управление действиями войск в районе Иловайска. Там находились командующий войск оперативного командования «Юг» генерал-лейтенант Руслан Хомчак, начальник артиллерии полковник Якуба, начальник связи полковник Романов, начальник вооружения полковник Мельник и многие другие солдаты и офицеры, с которыми впоследствии пришлось прорываться из окружения.

В этот же день возле Многополья состоялось первое боестолкновение наших войск с передовыми подразделениями вооруженных сил РФ. Из замечательного орудия «Рапира» были поражены два тягача МТЛБ и поврежден новейший российский танк Т72, который удалось восстановить и впоследствии применить при прорыве из окружения. Также в ходе этого боя были захвачены в плен российские десантники.

26 августа к нам вышел полковник Гордейчук, который пять суток с группой из 13 или 14 бойцов пешком прорывался с Саур-Могилы, эта группа осталась в нашем расположении и осуществляла прорыв со всей нашей группировкой.

В самом же Иловайске выполняли работу бойцы добровольческих батальонов МВД при поддержке механизированных подразделений ВСУ.

До утра 29 августа мы занимали оборону командного пункта, 27-28 августа разрабатывался план выхода. Вечером 28 августа генерал-лейтенант Руслан Хомчак провел совещание с командирами подразделений, которые находились в окружении, и поставил задачи по организации выхода. Тем, кто не смог лично участвовать в совещании, задачи ставились по закрытым каналам связи.

Первыми отходили добровольческие подразделения из Иловайска, затем выходили прикрывающие их отход блокпосты, таким образом, осуществлялся организованный отвод наших войск.

Выходу предшествовали переговоры с россиянами об обмене пленными. Обсуждалось, что обмен состоится в условленном месте по прохождении колон, однако в последний момент россияне предъявили ультиматум – обмена не будет, все войска должны оставить технику и оружие и пешком выходить по указанному коридору.

Выйти безоружными и с поднятыми руками мы не могли. Мы находились на своей земле и без боя, с позором сдаваться оккупантам никто не собирался. Все понимали, что об этом не может быть и речи и командиры четко заявили, что оружие и технику не сдадут и если того потребует ситуация, то вступят с противником в бой.

Ранним утром 29 августа из всех подразделений были сформированы две колонны техники, которые должны были идти разными маршрутами на Старобешево, одна через Кутейниково, вторая через Грабовское. Техника в основном была легкая — микроавтобусы, легковые автомобили, грузовики. Бронетехники было относительно немного и ее распределили в несколько бронегрупп, которые прикрывали головы и хвосты колонн. На тот момент, благодаря слаженности действий и грамотному управлению, потерь в процессе отвода войск мы не имели.

Наш автомобиль шел в составе колонны, во главе которой двигался командир 51 бригады. Около Грабовского мы вышли на позиции российских войск. Там находилась их подбитая техника, поскольку до этого шли ожесточенные бои, а также стояла исправная и готовая к бою техника россиян, но они нас пропустили, и даже махали руками нашим солдатам. Мы еще спокойно проехали мимо их позиций, а хвост колоны подвергся минометному обстрелу и вступил в бой.

Я управлял белым бронированным микроавтобусом Фольксваген, старшим машины был генерал-лейтенант Руслан Хомчак, который по радиостанции управлял движением первой и второй колон, за нами шел такой же зеленый бусик командира батальона МВД «Днепр-1» Юрия Березы, за ним УАЗ полковника Мельника.

Мы почти дошли до села Чумаки, и перед въездом в село услышали по радиосвязи доклад полковника Мельника о том, что часть колонны почему-то повернула направо и направилась в сторону балки. По указанию генерала Хомчака я развернул автомобиль и начал догонять часть колоны, которая направилась в неверном направлении.Как оказалась, там была засада.

Мы почти обогнали колонну, когда начался мощный минометный обстрел, завязался бой. В БМП, которая шла рядом с нами, попала мина, повредив бронемашине каток, вторая мина прилетела ей сзади башни. Мы с ходу разворачивали машины в обратном направлении, однако дорога была узкая, а техники было много, поэтому быстро уйти от огня смогли не все…

Позже я узнал, что в микроавтобусе Березы находились тележурналисты – они остались без своего автотранспорта, который сгорел при обстреле, и Юрий Береза разрешил им сесть в свой автомобиль. На снятых ними кадрах как раз и запечатлен момент разворота колонны, а также обстрел автомобилей, когда колона вышла на позиции российской артиллерии. Нам повезло, что они не успели развернуть свои орудия, чтобы ударить по нам прямой наводкой и вели огонь только из стрелкового оружия.

В следующий раз под обстрел противника мы попали, когда вернулись в село Чумаки, где подобрали раненных полковника Мельника, его водителя Ивана Маклакова и сержанта Дмитрия Беликова, а также еще троих пеших. Как выяснилось позже, ними оказались командир батальона «Миротворец» Андрей Тетерук и двое его бойцов. В радиоэфире командиры подразделений докладывали о массированных обстрелах колонн, командующий отдал приказ прорываться с боем.

Мы двинулись дальше и на выезде из села заметили идущие нам навстречу БМП противника, я свернул влево в кукурузное поле. В салоне стоял неимоверный шум – крики раненых, переговоры по радиостанции, попадания пуль по броне, и тут я услышал крик генерала Хомчака – Гриша, ПТУР, быстрее! Справа увидел идущую в нас ракету, до пола выжал газ, и мы чудом спаслись. Как позже рассказал водитель Юрия Березы, управляемая ракета прошла мимо цели только благодаря нашему ускорению.

На высокой скорости машина перескочила пригорок на грунтовке, и я тут же заметил выскочившего перед нами солдата с гранатометом, который прицелился и выпустил нам навстречу ракету. Как в замедленной съемке в лобовое стекло я наблюдал ее полет, а затем резко свернул в подсолнухи, за доли секунды увернувшись от попадания, и каким-то чудом не перевернув машину.

Как раз в тот момент и стал понятен весь масштаб вторжения российских войск – дальше в поле были вырыты многочисленные окопы, в которых занимали позиции стрелки и гранатометчики, на высотах и в прилегающих посадках располагались оборудованные и замаскированные позиции танков и БМП, которые вели огонь по нам как в тире. Со скрытых за посадками позиций по дороге работали минометы.

Вслед за нами погнались БМД противника, от которых удалось скрыться в поле подсолнечника, из которого мы свернули в густую, но узкую посадку акации и вышли из автомобилей.

Пересчитались — всего нас в двух машинах было 18 человек. Первым делом оказали помощь четверым раненым и оценили обстановку. Поскольку у автомобиля Березы были пробиты оба передних колеса, а загрузить всех в один и без того не очень вместительный инкассаторский броневик было нереально, было принято решение замаскировать автомобили и двигаться дальше пешком.

В посадке провели совещание, на котором приняли единогласное решение – никто в плен не сдается и все идут до конца. Хорошо помню тот момент – этот корреспондент, Шапошников, вы бы видели его глаза, когда ему дали автомат тяжелораненого солдата Ивана Маклакова. Спросили – пользоваться умеешь, ответил что умеет. Сказали, что применять оружие разрешено только в крайнем случае.

После этого я видел, как он лежал и что-то все время шептал, как позже выяснилось — он снимал материал для своего репортажа, в котором он цинично облил грязью, оболгал и обвинил в предательстве людей, которые ему спасли жизнь — не бросили и вывезли под огнем противника. Посмотрите эти кадры – жалкое зрелище перепуганного человека.

До самой темноты мы ползли вдоль посадки, ширина которой не превышала 15 метров, залегая, когда патрули россиян простреливали нашу «зеленку» из пулеметов, а также накрывали минометным огнем. Связи практически не было, но все же генералу Хомчаку удалось несколько раз связаться с вышестоящим командованием и вызвать огонь артиллерии по позициям россиян, а также запросить удары авиации, которые были нанесены.

В темноте мы добрались до края посадки и, преодолев узкую полоску кукурузы, оказались в чистом поле. Там как обычно по цепочке пересчитались, и Юрий Береза сказал, что не хватает троих корреспондентов из его машины, я доложил генералу Хомчаку что также отсутствует и сержант Дмитрий Беликов, который держался рядом с корреспондентами. Кстати, пока было светло, они держались в середине колонны, а как стемнело, то шли последними.

Было принято решение найти отставших. Я с бойцом 3 полка спецназа Максимом Ивановым пошел в обратный путь вдоль посадки, остальные дожидались нас на поле.

Мы искали, звали, дошли до машин, где взяли кое-какие вещи, бутылку воды и куртку для тяжелораненого Ивана, которого знобило от кровопотери. Пробираясь обратно, опять искали и звали журналистов, но они побоялись ответить, хотя и слышали как их зовут — они преднамеренно отстали. И тот подобранный нами по дороге раненый сержант, Дима Беликов, которого Шапошников в своих публикациях почему-то называет «брошенным водителем Хомчака» это подтверждает. Он рассказывает, что шел замыкающим, и после очередного привала корреспонденты сказали, что потеряли след и в темноте остальных искать отказываются.

Потратив около двух часов на поиски «потерявшихся» мы вернулись к ожидавшей группе и выдвинулись вперед. Практически сразу оказалось, что поле заминировано – полковник Мельник вовремя заметил растяжку от мины направленного действия МОН.

Шли по сгоревшим полям и с рассветом вышли на бывший опорный пункт 39 батальона. К тому времени там уже хозяйничали россияне, и нам пришлось скрыться в ближайшей к ним лесополосе. Вскоре вокруг этой лесополосы российские инструкторы организовали для боевиков учебную езду на БРДМ, которая продолжалась до самого вечера.

Ночью выдвинулись на Комсомольское и форсировали Кальмиус, где наконец-то смогли напиться воды после двух суток пути. Обходя один из блокпостов противника, наша группа чуть было не обнаружила себя, когда кто-то сорвал растяжку сигнальной мины. Пришлось спешно менять маршрут и уходить от вышедшей на наши поиски вражеской техники.

К утру вышли на окраину Комсомольского, с террикона доломитовой шахты осмотрелись, и стало понятно, что село уже частично занято россиянами.

Благодаря тому что появилась связь, удалось связаться с сектором и за нами вскоре приехали разведчики под видом ремонтной бригады электросети. Они нас вывезли в район населенного пункта Староласпа, откуда вы все вместе вылетели на Старомлынов, дальше командующий вылетел в Краматорск в штаб АТО, а мы с группой офицеров вылетели в штаб сектора Б, а оттуда уже были доставлены в госпиталь.

Преодолев за больше чем двое суток более 50 километров полей и буераков мы вышли из окружения в погонах, бронежилетах и с оружием в руках, доставили в безопасное место троих раненых, один из который имел тяжелое ранение, но все же шел и держался.

И никто не сломался по пути, никто не сдался, не утратил боевого духа. Эти долгие часы пути в компании этих мужественных людей я запомню на всю жизнь.

Но горько и обидно, что Шапошников, который оказался тогда с нами представляет это в совершенно искаженном свете, распространяя откровенную ложь и клевету про Юрия Березу, который спас и не бросил Шапошникова и его коллег в Многополье. Обвиняет генерал-лейтенанта Руслана Хомчака в том, что он бросил свои войска и отсиживался в посадке. Но в посадке спрятался именно Шапошников, где вдоволь отоспавшись, утром закопал автомат и сдался в плен россиянам на первом же блокпосту. В результате его коллега журналист Егор Воробйов провел в плену 39 дней, а Шапошникова почему-то благополучно отпустили.

Ты взял в руки оружие, но в результате струсил и спрятался когда услышал, что в плен из нас никто не пойдет. Ты пошел и сам сдался врагу, еще и оставил в плену своего коллегу. А как только попал домой, то первым делом принялся искать покупателя на отснятое «эксклюзивное» видео, и судя по сюжетам и публикациям — заказчик явно не из Украины. Тебе с этим жить, но знай, правда всегда победит любую ложь, подлость и трусость.

Честь имею, прапорщик Вооруженных Сил Украины Григорий Соляник

Источник: ИАА «Приднепровье»

Вы можете пропустить до конца и оставить ответ. Pinging в настоящее время не доступны.

nf.dp.ua

Моя история выхода из Иловайского котла

 

 

 

Николай Александрович

29 августа 2017 г.

     Моя история выхода из Иловайского котла. Меня уже давно просили написать ее для разных источников, но сделать это мне удалось только спустя 3 года после этих событий. Каждый день проведенный там был очень тяжелым, но не таким как последний - 29.08. 2014.

 

         Вечером 28.08.2014г. поступила информация, что сепаратисты и армия РФ готовы предоставить нам «зеленый» коридор. Сначала время выхода было назначено на 3 часа ночи 29 августа. Затем что-то изменилось и перенесли на 5 утра. И сам выход начался в 9 утра, когда все подразделения, которые были в Иловайске и вокруг его, собрались в Многополье, постепенно собирая наших бойцов и технику с позиций. Покидая свои укрепления и огневые точки, мы старались забирать украинские флаги и боевую символику, что бы ДНР-овские орки и «братский народ» не надругались над ней. Подробностей переговоров нашего командования с врагом о «зеленом» коридоре мы не знали и любая информация доходила до личного состава на уровне слухов. Условия выхода постоянно менялись. По завершению переговоров врагу хотелось что бы украинская армия и добровольческие батальоны выходили без бронетехники и оружия (думаю, что для того что бы им было легче нас уничтожить, без сопротивления). Генерал Хомчак не принял условие сдачи оружия и дал команду на выход. Наша (северная) колона выдвинулась. Хотя, назвать ее военной колонной было невозможно. В ней была бронетехника и военные грузовики, но в основном она состояла из микроавтобусов и легковых автомобилей битком набитыми людьми. Кроме того, по моему мнению, никто не выстроил ее в правильном боевом порядке. Грузовики, автобусы и бронетехника просто произвольно размещались друг за другом. Не было ни головного дозора, ни бокового охранения хотя теми силами и средствами можно было это сделать. Очень пугала мысль: а вдруг россияне не сдержат слово и обстреляют. Сам я и группа, с которой я работал последнее время, ехали в пикапе «Nissan» с АГС-17 .

 

          Колона двигалась к линии соприкосновения с врагом. Проезжая сквозь первое кольцо окружения, мы четко видели, что окружены российской армией, а не сепаратистами. Об этом свидетельствовала их бронетехника (бронемашины МТ-ЛБВМК с крупнокалиберными пулеметами «Корд» и БМД-2, танки Т-72Б3) с белыми опознавательными кругами( знак идентификации своих), вооружение и снаряжение их личного состава (автоматы АК-74М, АК-103, пулеметы ПКП «Печенег» и т.д.) – все точно такое же, как в уничтоженной российской колоне у Многополья двумя днями ранее. Мы проезжали настолько близко от них, что даже видели их глаза. Мы смотрели на них, а они на нас. Некоторые даже лукаво махали нам. Среди их было много военнослужащих кавказской и азиатской внешности (явно не смахивают на шахтеров и трактористов Донбасса).

Как только наша колона проехала первое кольцо окружения, со стороны военнослужащих РФ был открыт огонь в нашу сторону. С украинской бронетехники начали падать первые убитые, которые на ней сидели (места в транспорте хватило не всем). Вскоре этот огонь превратился в шквальный обстрел. В нашу колону полетели противотанковые управляемые ракеты, выстрелы с ручных гранатометов, мины и пули различных калибров. В моем сознании было утверждение: «я так и знал!» Рация разрывалась от сообщений о многочисленных огневых контактах, но командование никаких приказов не давало, кроме «колона, на прорыв». Колона начала распадаться на части. Уничтоженная или выведенная из строя техника блокировала движению остальной техники в колоне. Наш пикап помчал вперед, маневрируя и укрываясь от вражеского огня за танками и БМП. К этому времени на бронетехнике уже никого не было. Проезжая мимо одного из Т-64Б ВСУ, я заметил, что его корпус был покрыт кровавыми фрагментами человеческой плоти, униформы и снаряжения. Внутри у меня все сжалось от увиденного. Время будь- то замедлилось. В это время, прямо в нас примерно с 300 м. летел выстрел с РПГ но, слава Богу, он потерял настильность и попал в обочину дороги в 4 метрах от нашей машины. Все вокруг взрывалось и горело. Наши отвечали россиянам в ответ тоже огнем, но мы были у них, как на ладони, а враг находился в замаскированных подготовленных позициях. Единственным положительным для наших бойцов было то, что на данном рубеже враг обстреливал нас достаточно с большого расстояния (400-500м) и это снижало их точность и эффективность их огня. Дальнейшее движение по дороге было невозможным при обстреле, и уцелевший транспорт и бронетехника пытались прорваться и уйти от этой бойни через поля подсолнечника и лесопосадки. Наш «Nissan» так же выехал в подсолнуховое поле, как вдруг с примыкающей лесопосадки «выскочил» 40 тонный танк ВСУ и будь это секундой позже, он бы просто раздавил нас. Одно было хорошо, что через лесопосадку и подсолнечники он проложил дорогу для нас и другого транспорта, который был позади. Уйти полностью из зоны обстрела врага так и не удавалось. Огневые контакты были везде: 500м , 100м, 50м. Очень запомнился изрешеченный пулями «Спринтер» с, залитыми изнутри кровью, стеклами , мимо которого мы проехали рядом на максимальной скорости (я прекрасно помню эти, полностью забитые личным составом, бусы в начале движения колоны). Так же, запомнилось, как подбили Т-64Б и взрывом боекомплекта подбросило вверх его оторванную башню. И как горели наши БМП, а из десантного отделения выпадали еще живые, горящие солдаты.

 

         Нам повезло, что за рулем нашего пикапа был именно Тугай Вовка, так как он был очень стрессоустойчивый и не терял самообладания при виде всего этого. В момент обстрела он даже сказал мне: « Не хочешь этот пиз..рез на планшет поснимать?» Еще запомнился зеленый УАЗ с надписью «Міліція» из нашей колоны. В нём сидели 2 человека с РПК. Мы подъехали к ним и я спросил у них, куда дальше ехать. Они растерянно пожали плечами, показывая, что не знают. Тогда, наверное, вообще никто ничего не понимал, не знал куда ехать и что делать дальше.Новоекатериновка была уже рядом. Мы подобрали бойцов «Миротворца» в кузов автомобиля, где сидел Дима Пелипенко («Пилот») за АГС. С поля мы и еще много другого транспорта из колоны выехали в какое-то возвышение в степи. Обстрел не прекращался. При виде всего этого ужаса, как смерть ходит и собирает свой обильный урожай, казалось, что это длится уже вечность. Возле нас в хаотичном порядке разрывались гранаты с российских АГС-ов и подствольных гранатометов, летели пули, издавая металлический звон при попадании в бронетехнику. Не знаю, каким чудом до этого времени в нашем экипаже еще никто не погиб, и транспортное средство было на ходу. Это было огромное везение, как будто нас охраняли свыше. Мы заехали по возвышенности на «Черную Гору». Российские огневые позиции и окопы были так же рядом, как и при пересечении первого кольца окружения, когда они еще в нас еще не стреляли. Мы сами отстреливались, как могли. В заднее правое крыло нашего автомобиля попала граната с подствольного гранатомета и оторвала ногу по колено Паше Мазуру - бойцу «Херсона». Его душераздирающий крик я помню более отчетливо из всех тех, что окружали меня в тот день. Кусок окровавленной плоти упал на капот прямо передо мной. Я обернулся. Пелипенко - цел, может оглушило. Он и боец "Херсона" Влад "Рид", не растерявшись, начали накладывать жгут на ногу Мазуру. Третий боец "Херсона",просто выпал из кузова. 

         Склон с «Черной горы» в Новоекатериновку был крутым, но выбора было и мы съехали по нему вниз прямо на дорогу перед дворами частных домов. Думал перевернемся, но и тут нам очень повезло. Из кузова на спуске не выпал ни Пелипенко, ни тяжелораненый Мазур. В Новоекатериновке уже были украинские транспорт и бронетехника, которые также вырвались к этому месту. Мы по-прежнему были в невыгодной позиции, так как враг был на высоте и вел по нам огонь. Также с «Черной горы» российская армия хорошо простреливала дальнейший путь нашего отхода. Тугай притормозил, что бы задним ходом въехать во двор и занять в нем огневые позиции, но «Пилот» почему то выпрыгнул с кузова нашего пикапа. Вокруг нас бегали и в разных направлениях отстреливались бойцы ВСУ и добробатов, перемещалась боевая техника, что бы развернуть хоть какой-то боевой порядок. Мы все кричали Диме, что бы он вернулся в кузов, но он просто отрешенно стоял и смотрел на нас. Было ощущение, что он не пришел в себя после увиденного, да и наверняка его нехило оглушило взрывом от гранаты, попавшей в наш «Nissan» . И тут задним ходом, но на достаточно большой скорости пытался развернуться БТР ВСУ. Прямо у нас на глазах, этот БТР сбил и переехал Диму Пелипенко. Угол обзора у боевой техники мал, поэтому водитель-механик БТР-а, скорее всего просто не заметил, что произошло. Я и Щур выскочили из машины, подхватили тело Димы и положили в кузов, где лежал, мучавшийся от болевого шока, Мазур. Паша стонал от боли и умолял, что бы мы вкололи ему что-либо обезболивающее. Но у нас его не было. У большинства из нас не было даже индивидуальных аптечек (В то время этому вопросу никто не уделил должного внимания, не говоря уже о занятиях тактической медициной). Тугай передал мне с окровавленного кузова нашего пикапа два РПГ-26, а сам вместе с Ваней «Крымом» взял АГС и открыл огонь по высоте. Я сразу же выстрелил с РПГ по огневой позиции россиян на верху горы. Это было конечно же малоэффективно, так как РПГ-26 кумулятивного действия, но тем не менее их стрельба утихла. Желания рисковать своими жизнями у российских вояк не было, поэтому они не лезли к нам на рожон. Тем более, что две БМП и два Танка ВСУ вели огонь по их ближним позициям и технике наверху горы с основных орудий. Тугай вместе с «Крымом» отстреляли почти весь боекомплект автоматического гранатомета и вскоре Вовка был ранен в шею осколком, к счастью, легко. Кто-то из, находившихся рядом, медиков перевязал его. К тому времени, ВСУ-шники дали «Буторфанол» и его сразу вкололи Мазуру. Через минуту он заснул и уже больше не проснулся, так потерял много крови и слишком долго изводился от болевого шока.. 

         Рядом с нами, возле гаража, находились двое бойцов 3-го полка спецназа с пленным российским военнослужащим. Он был напуган происходящим. Да и к тому же, он боялся, что кто то из ВСУ или добробатов может сорвать злость на нем убив его. Но никто этого не сделал. Даже бронежилет, снятый с убитого Пелипенко на него одели, когда стрельба чуть подутихла.

           Мы понимали, что медлить нельзя. Необходимо было выходить дальше. Тем более, что нависала угроза третьего кольца окружения. Так же, проблема была в том, что командиры были растеряны и не знали, что делать дальше. Да и личный состав был из разных воинских и добровольческих подразделений, поэтому командование брали на себя более инициативные. Но проблема была и в том, что одни были настроены выходить, а другие - сдаться в плен (им, к сожалению, это казалось более рациональным, что бы выжить). В соседнем дворе мы встретили полковника Печененко, командира 1роты Сашу Гостищева и еще пятерых наших бойцов из Днепр 1. Все мы были решительно настроены выходить дальше из окружения. 

        Рядом прогремел очень громкий взрыв. Сверху начали сыпаться крупные металлические фрагменты прямо во двор, который мы занимали. Был уничтожен ещё один наш танк, который вел огонь по российским позициям. Через недолгое время та же судьба постигла и БМП. Транспорта и бронетехники на котором можно было бы прорываться дальше с боем просто не осталось. Да и тех, кто готов выходить было всего около 30 человек со всех подразделений ВСУ и добробатов. Рядом, к частному сектору, примыкало очень длинное болото, поросшее высокими камышами. Оно уходило метров на 600 вдаль и позволяло незаметно отойти дальше от российских позиций. Я перезарядился, вытащил из бронежилета пластины и выбросил их, так как они были довольно тяжелые и при таком обстреле они вряд ли помогли. Чехол бронежилета с подсумками использовал, как разгрузку. Вытащил у убитых снаряженные магазины АК 7.62 и заменил ими свои отстрелянные. Достал из кузова пикапа, в котором лежали погибшие Мазур и Пелипенко, свой окровавленный рюкзак. В это время, подбежал Тугай и поторопил меня, так как выходящая группа уже выдвинулась. Российский пленный был оставлен с теми, кто решил сдаться в плен, в надежде на то, что он будет смягчающим фактором по отношению к ним.Пока мы передвигались через болото, над головами просвистывали пули, и даже пролетали РПГ-шные выстрелы. Казалось, что это по нам. Но как оказалось – по тем, кто рискнул отходить прямо через открытую, выжженную степь. В небе раздался звук реактивных двигателей. Это были два военных самолета СУ-25 ВСУ. Они провели успешную ракетную и бомбовую атаку позиций российской армии, но, к сожалению, один самолет был сбит. С мест разрывов воздушной атаки осколки долетали даже до нас. Один даже попал на излете Ване «Крыму» в грудь, оставив синяк с мелкими порезами. Все залягли. Мы проползли почти до конца болота и поняли что это все же недостаточное расстояние для потери визуального и стрелкового контакта с армией РФ. Выходить в таким количестве человек на открытую местность днем было рискованно. Нужно было ждать темноты, так как ночью у нас было больше шансов для выхода через открытую местность. К тому же, у меня и Вани «Крыма» в рюкзаках было по тепловизору «Pulsar 16s».

        Ожидание темноты было долгим и мучительным. В голове мелькали тысячи мыслей, воспоминания о пережитом и о своей жизни в целом. Планы на будущее уже не строил, так как впереди был не менее тяжелый путь, и были сомнения по поводу того, что вообще у нас будет «будущее». Издалека, за «черной горой» слышались одиночные выстрелы – российские военные добивали наших тяжелораненых. Но никто не падал духом. Даже те, кто сомневался, не выдавали этого. Я попросил Щура, снять с моле-системы моего рюкзака российские подсумки в расцветке «ЕМР» с магазинами 5.45 и гранатами, которые я снял с российских убитых военнослужащих в колоне армии РФ двумя днями ранее. Тогда мне они были нужны, потому что мне было недостаточно своих подсумков для носки различного боекомплекта. А сейчас они уже были мне ни к чему. Боекомплекта было достаточно и того, что размещался на жилете. Тем более идти нужно было скрытно и более 12 км.

Наконец то, наступила темнота. Мы по одному начали выходить из болота и продвигаться в сторону поля подсолнечника, через которое можно было скрытно выйти ближе к Комсомольску (этот населенный пункт был подконтролен в то время еще Украине). Тугай , Я, Ваня «Крым» и Щур сформировали головной дозор(Я и «Крым» с тепловизорами). Остальные на удалении 20 м. от нас вместе с полковником Печененко выстроились в колону и шли за нами, что бы никто визуально не терялся. Даже при таком упрощенном построении пару раз приходилось останавливаться и Вовка Тугай возвращался за отставшими. Тепловизоры были кстати. Они помогли нам миновать российскую бронетехнику и огневые точки на удалении и визуально контролировать порядок нашей основной пешей колоны. Но пользоваться ними все же было довольно затруднительно, особенно в движении. Они были самые дешевые и технически простые в своем классе. Подносить окуляр этого прибора к глазу нужно было предварительно закрыв его рукой, что бы свет с его не освещал все лицо. А в условиях абсолютной темноты, недалеко от российских позиций, это могло быть роковой ошибкой. К счастью, опыт их использования мы получили еще на стационарных позициях и «секретах» в самом Иловайске. По дороге к полю подсолнуха, возле дороги, ми подобрали еще десяток наших военнослужащих. Один из них был ранен в обе ноги и не мог передвигаться. Бойцы из основной колоны положили его в плащпалатку и по очереди несли. Все были вымотаны физически и морально. Почти каждый из нас имел какие то легкие ранения, хотел есть и пить (в условиях окружения это было уже сложно). Так же в этот день было очень жарко, а ночью жутко холодно, так как это был конец лета. С подсолнухов вышли к лесополосе и, аккуратно разведывая маршрут, двигались дальше. Наконец- то удалось связаться с штабом в Днепропетровске, чтобы получить информацию о точке выхода из окружения и населенном пункте, в который нужно добраться. Сделать это ранее не получалось, так как российские военные полностью глушили и мобильную связь и радиосвязь. В качестве навигации мы использовали карты и ориентиры. Не всегда получалось миновать населенные пункты, так как до рассвета оставалось мало времени. Это было чревато тем, что собаки в каждом дворе поселка, возле которого мы проходили, поднимали лай.

 

          К Комсомольску мы добрались на рассвете около 6 утра 30 августа. Нацгвардия Украины, которая стояла в этом населенном пункте, была предупреждена о нашем появлении, но встретила нас очень холодно. Мы попросили их дать что-то поесть, но они сказали, что у них тоже нет, хоть мы и видели, что было. И не только это. Они были в новой экипировке и некоторые из них, по моему, были даже вооружены новыми автоматами «форт 223» (израильский Tavor 21) вместо старых «Калашей». Так же у них были новенькие «Кразы». Все как, на параде «Дня независимости Украины». Было очень прискорбно смотреть на их эгоизм. Единственное, они у нас забрали раненого, которого мы несли всю ночь, чтобы оказать ему медицинскую помощь. Спустя несколько часов мы узнали, что он умер. 

     Нам удалось выйти к месту, еще подконтрольному Украине, но в безопасности мы, по прежнему, не были. Шли слухи, что третье кольцо российского окружения заденет и Комсомольск. Местное население реагировало на нас либо безразлично, либо искоса смотрело на нас. Безпрепятственное вещание российской пропаганды в этом регионе сделало свое дело. Лишь изредка подходили люди и с искренними теплыми словами, пытались поддержать. Нас разместили в здании военкомата, где мы смогли поесть, что купили в местном магазине и немного отдохнуть. Вопреки смертельной усталости, я заснуть так и не смог. Во второй половине дня за нами приехали 2 военных грузовика, что бы вывезти нас в Волноваху, где нас ждал уже транспорт в родной Днепр.

        По дороге в Днепропетровск, мне казалось, что началось масштабное российское наступление на Украину. Думал, что, возможно даже, объявлено военное положение в стране. Но это было не так. Родной город, как и вся Украина продолжал жить привычным темпом жизни, видя войну лишь по телевизору.

maxpark.com

Кто расстрелял «Зелёный коридор» в Иловайске?

Время идёт, а наша память всё равно возвращает нас к событиям того лета. Событиям во многом непредсказуемым и неожиданным. Иловайская трагедия - это одна из самых мрачных страниц в истории ВСУ и всей этой войны. Да, сейчас уже много стало понятным и в целом вся картина, предшествующая этому выходу ВСУ из Иловайского котла довольно подробно разобрана и не является целью нашего журналистского расследования. Именно журналистского и никакого другого и добавлю, что мы рассмотрим и разберём именно общедоступные факты и видео-фото материалы, которые постараемся сформировать в хронологию и оформить в объективные доказательства. Ни в коем случае , даже косвенно, мы не будем называть виновных , так как это может сделать только суд, но обязательно остановимся на моментах, которые были очень важны и повлияли на все эти события.

Нашей целью являются именно события 29 августа, обстоятельства именно того дня, когда ВСУ и добровольческие батальоны, при прорыве из котла по «Зелёному коридору», понесли огромные потери и были разбиты. Как могло это случится и какие непосредственные действия привели к этой трагедии.

1701_900

Генерал-лейтенант Руслан Хомчак отдаёт по рации последние указания перед выводом колонн по «Зелёному коридору».

Для удобства и сокращения. не полезной нам информации, упростим названия противоборствующих сторон. ВСУ и батальоны территориальной обороны обозначим как просто ВСУ, а объединённые силы ВСН и добровольцев как ВСН.Для понятия общей обстановки на утро 29 августа остановимся на очень кратком описании сложившегося положения. К этому моменту силы ВСУ оказались в очень плотном окружении в районе Иловайска-Многополье, пусть и с выдвинутыми НП и передовыми позициями, но точно с базированием основных сил именно на эти населённые пункты. Перед самым началом операции части, которые находились в Иловайске, вышли и сосредоточились на Многополье. Противник, к этому времени, максимально ограничил ВСУ в возможности маневрирования и постоянно наносил огневые налёты артиллерией по базовым местам дислокации на Иловайск-Многополье, фактически вынудив силы и командование ВСУ пойти на переговоры. Отметим , что и до этого , на уровне рота-батальон осуществлялись локальные договорённости, так что ничего сильно нового в этом формате не было. Добавим, что по многочисленным интервью выживших бойцов, ночью и утром 29 августа, артиллерия противника замолчала и ВСН не препятствовали выходу части сил из самого Иловайска.

Кто командовал окружённой группировкой и выходом из котла?

Само собой, что и начальник Генерального Штаба Украины генерал- полковник Виктор Муженко и министр обороны генерал-полковник Валерий Гелетей были причастны к принятию решений по проведению этой операции, но они не могли , да и по должности не обязаны были руководить этой, конкретной операцией, даже при условии их нахождения в месте сосредоточения группировки в Многополье, но их там точно не было а из Киева оперативно реагировать на изменение обстановки они вообще никак не могли. И по всем писаным и неписаным законам войны непосредственное руководство операцией должен быть принять на себя старший воинский начальник, находящийся непосредственно в месте окружения группировки ВСУ , то есть командующий сектором «Б» генерал-лейтенант (далее г.л.) Руслан Хомчак. Что он и сделал, чего бы сейчас кто не говорил и не пытался оправдываться.

В результате всех этих решений и согласований штабов и командиров всех уровней ( вот тут точно мог участвовать ГШ Украины) было принято решение выходить двумя колоннами по двум направлениям.

Первая колонна , условно назовём её «северная» должна была выходить от Многополья на запад, через Агрономичное с дальнейшим поворотом на юг, на Новодворское, Михайловка, Светлое и т.д. Именно с этой колонной и выходил сам г.л. Хомчак. Взял ли он на себя командование этой колонной нам не известно, но логичнее и правильнее предположить, что у этой колонны был свой, персональный командир, а сам г.л. Хомчак оставил за собой именно управление выходом всей группировки.

И вторая колонна, условно «южная» выходила на юг, на Червоносельское, Верхнеосиково, Осыково, Новоекатериновку. Этой колонной командовал начальник отдела подготовки войск управления оперативного командования «Юг» полковник Алексей Грачёв.

Надо отдать должное корреспонденту Эспресо ТВ Егору Воробьёву, за то, что именно благодаря его работе как корреспондента , мы имеем очень много кадров для детальнейшего исследования. Например мы имеем ту самую карту, по которой штаб группировки ВСУ и сам г.л. Хомчак ставили задачи участвующим в выходе из котла подразделениям.

При внимательном рассмотрении мы видим два круга с пометками. Скорее всего это и были цели и места выхода колонн группировки ВСУ, но тем и отличается журналистское расследование от официального расследования , что каждый может сам всё посмотреть и сделать выводы. Смотрите и изучайте.

1. Первая пометка в районе восточнее Старобешево.

2. Вторая пометка в районе западнее Новоекатериновки.

Напрашивается вопрос – почему ДВУМЯ колоннами и по ДВУМ направлениям? Ведь если есть договорённость и есть «зелёный» коридор, то проще всем пройти по относительно короткому пути «южной» колонны, пусть даже это займет больше времени из-за наличия большого количества техники в составе окружённой группировки, это решение упрощало бы постановку задачи личному составу и командирам подразделений. И задача для всех была бы одна. А так мы имеем, что при выходе двух колонн, каждой ставилась своя задача. Это важный момент, но мы на нём остановимся позже.

Так был ли «Зелёный коридор»?

Тут можно очень много спорить, так как существует очень много версий тех договорённостей, а то что они были нет вообще ни малейших сомнений. То , что были переговоры заявляли многие и во многих моментах. Да, договорённости то были, но был ли «Зелёный коридор» и на каких условиях? Сколько сторон, столько и мнений и поэтому я предлагаю просто абстрагироваться от всего этого информационного мусора и самим поискать доказательства и факты по решению этой задачи по вполне доступным фото и видеоматериалами, которых благодаря участию журналистов в этом эпизоде пруд-пруди.Важнейшим эпизодом в установлении этого факта считаю съёмки Ростислава Шапошникова из roadcontrol и того же Егора Воробьёва, Эспресо ТВ.

Возьмём вариант этих съёмок из фильма Егора Воробьёва "Иловайск - репортаж из ада»

https://www.youtube.com/watch?v=x0lxzN7YFOE

Эти два корреспондента передвигались в составе «северной» колонны, в инкассаторском бронеавтомобиле комбата «Днепр-1» Юрия Берёзы. Их машина шла следом за таким же инкассаторским бронеавтомобилем на котором выходил г.л. Хомчак……. Генерал-лейтенант Хомчак выходил на гражданском автомобиле? Почему?! Тоже рассмотрим это обстоятельство позже.

Вот эти два бронеавтомобиля. На зелёном передвигались корреспонденты с Юрием Берёзой, а на белом г.л. Хомчак.

Именно оператор Шапошникова и снял тот момент, когда Хомчак, Берёза и вся остальная колонна спокойно катит походным строем мимо тоскующих бойцов ВСН, мимо их МТЛБшек и мимо их танка т-72.

Тайминг на видео этого момента 20.48.

Танк ВСН, мимо которого идёт «северная» колонна.

На кадрах бойцы ВСН, которые явно не собираются воевать и находятся практически на расслабоне.Отметим, что эти позиции ВСН находятся у Новодворского, то есть 7-8 км от начала маршрута «северной» колонны от Многополья.Даже и только на основании этих кадров можно утверждать что «Зелёный коридор» был!

Что же тогда помешало группировке ВСУ спокойно выйти из котла?

Вот именно этот момент нас и интересует больше всего во всей этой запутанной истории.

Мы уже выше упоминали , что чей то злой, военный «гений» разделил группировку на две части, две колонны. Для чего? Почему? Да потому, что у этих колонн были совершенно разные задачи.

И подтверждение этому мы опять находим в том хе видео , на которое мы указали выше. Сначала у нас в голове не укладывалось, кого тогда Хомчак ( по общей частоте на рации Берёзы) посылает «решительно с боем , с боем вперёд» и зачем, если они спокойно катят по «зелёному коридору»?

Вот дословно слова Хомчака по рации Берёзы: «Лид(т)ер», решительно с боем, с боем вперёд, командуй…..». И тут же пояснение Берёзы на камеру: «Лидер» это та колонна, а у нас «Булава», что явно говорит, что Берёза тоже в курсе этих планов.

Тайминг на видео сверху 20.00

Отсюда вывод, что позывной «южной» колонны «Лид(т)ер», а позывной «северной» «Булава».То есть, примерно у Новодворского Хомчак даёт приказ командиру «южной» колонны, полковнику Алексею Грачёву, на прорыв с боем?! Тут вообще нет никаких сомнений, что это так. Это подтверждают и все дальнейшие события и обстоятельства боя у Червоносельского.

Многополье, утро. БМП-2 № 132 ( id 741 по базе Lost Armour) полковника Алексея Грачёва , получив указание от штаба операции, направляется в состав «южной» колонны примерно за полчаса до гибели со всем экипажем у Червоносельского.

Ударная группа «южной» колонны с ходу атакует передовое охранение ВСН на восточной околице Червоносельского и застаёт их врасплох. Но по другому и быть не могло так как части ВСН не ожидали нападения и готовили «Зелёный коридор». Под первый удар атакующей группы попадает передовое подразделение ВСН, усиленное танками. Танкисты ближнего танка просто «пили чай» и даже не успели в него запрыгнуть, когда были атакованы, обстреляны и попали в плен или были убиты.

Захваченный танк.

В обоснование этому утверждению приведу слова видео бойца бат. «Донбасс» «Пастора» на видео ниже.

https://www.youtube.com/watch?v=i1-U72O751U

Со слов бойца на видео всё предельно ясно и он сам утверждает, что они атаковали не ожидавших нападения танкистов.

Экипаж второго танка этого подразделения успел запрыгнуть в машину и ведя бой пытался отойти. Но был уничтожен. По базе Lost Armour это id 576.

К моменту съёмки «Пастором» на телефон, командир «южной» колонны полковник Алексей Грачёв был уже смертельно ранен, так как он был в сгоревшей БПМ-2 №132 которая уже стояла на северной околице Червоносельского.И ещё одним косвенным подтверждением всего изложенного нами выше является описание смерти полковника Алексея Грачёва. Не знаю откуда они взяли его, может из наградного листа, утверждать не берусь, но считаю нужным привести его ниже.

«Во время восьмидневных изнурительных кровопролитных боёв, будучи раненым осколком в ногу, оставался на своём боевом посту. Получив приказ: «Боевую технику выводить из окружения, не оставлять противнику и прорываться с боем», - возглавил колону бронетехники и начал прорыв. Его боевая машина пехоты (БМП – 2), которая шла первой, была расстреляна из РПГ противника. От прямого попадания Алексей Георгиевич получил осколочное ранение в живот, несовместимое с жизнью.»

http://gorod.dp.ua/news/95191

Из чего следует, что уже почти в самом начале боя «южная» колонна осталась без командования, что в дальнейшем и привело её к полнейшему истреблению. Потеряв командира, личный состав сначала вообще не понимал, что надо делать и смяв передовую позиции ВСН, встал и занял оборону в Червоносельском, не став расширять зону безопасности в сторону Металлист –Кутейниково, продвигаясь туда на плечах отступившего от Червоносельского противника. В результате внезапной атаки передовое охранение ВСН потеряло два танка , БТР и несколько человек погибшими и пленными. Наверняка кто то смог и успел отойти, но именно они в начале боя сожгли БМП-2 полковника Грачёва. Разобравшись в чём дело, подтянув резервы и включив артиллерию, командование ВСН прижало остатки «южной» колонны в Червоносельском.

Ещё хочу добавить, что «Пастор» утверждает, что передовая часть «южной» колонны , в составе бойцов бат. «Донбасс» и под командованием зам. командира Вячеслава Власенко «Филина» проскочила Червоносельское. Ну то есть танкисты пропустили зачем то его и дальше сидели завтракали…… Если б танкисты первые атаковали «южную» колонну, то их бы не застали врасплох за завтраком и это железно.

Со всем этим стыкуется и то, что «северная» колонна Хомчака стала обстреливаться примерно на выезде со Светлого, проехав приблизительно 45 км от начала пути. Когда начали обстреливать «северную» колонну, то в плену у «Донбасса» уже возможно были пленные танкисты ВСН. К этому времени до командования ВСН уже дошло , что их кинули и они отдали приказ на открытие огня по всем выходящим из котла частям ВСУ.

Сразу поясню. Что совершенно не важно, чьи конкретно части попали под удар ВСУ в Червоносельском, лишь отмечу, что такое нарушение договорённостей никто бы не не оставил без ответа. Ничего сейчас не говорю там про офицерскую честь, о чём любят так часто вспоминать всевозможные патриоты, но тут командование ВСУ поступило как минимум коварно или даже подло. Да, именно подло, даже по отношению к своим солдатам, которые были не в курсе того, что «южной» колонне отдан приказ атаковать позиции ВСН у Червоносельского и прорываться с боем. Народ то выходил по «зелёному коридору», который расстрелял приказ на прорыв для «южной» колонны. Отмечу, что скорее всего ВСУ договорились с ВСН о выходе с оружием и на технике и вот это было громаднейшей ошибкой командования сил окружения.

Для чего был отдан этот приказ на прорыв, когда можно было спокойно выйти всем по «зелёному коридору»? У кого в голове родился такой «гениальный» план?

Ну само решение можно объяснить с тактической точки зрения. Логика примерно такова - ну пусть пока месят «южную» колонну и части ВСН начнут туда перебрасывать резервы и части с условного «северного» направления – «северная» колонна прорвётся. Именно прорвётся, а не выйдет. Так выйти поджав хвост было стыдно для этих боевых командиров и руководителей всех уровней. А вот прорваться - это с «честью» и совершенно не важно, что столько своих сослуживцев просто кинули на убой. Не знаю, кто мог придумать такой гениальный план, но хочу обратить внимание, что г.л. Хомчак почему то не попёр на штабной машине или на БТР связи, а вот так, по умному, пристроился в гражданском «броневичке». В одном уверен, что это всё таки коллективный адский труд, так как головы одного г.л. Хомчака тут мало.

Читайте, смотрите, думайте, добавляйте.

bmpd.livejournal.com

Моя история выхода из Иловайского котла

Моя история выхода из Иловайского котла

Меня уже давно просили написать ее, но сделать это мне удалось только спустя 3 года после этих событий. Каждый день проведенный там был очень тяжелым, но не таким как последний - 29.08. 2014.

 Меня уже давно просили написать ее для разных источников, но сделать это мне удалось только спустя 3 года после этих событий. Каждый день проведенный там был очень тяжелым, но не таким как последний - 29.08. 2014.

Вечером 28.08.2014г. поступила информация, что сепаратисты и армия РФ готовы предоставить нам «зеленый» коридор. Сначала время выхода было назначено на 3 часа ночи 29 августа. Затем что-то изменилось и перенесли на 5 утра. И сам выход начался в 9 утра, когда все подразделения, которые были в Иловайске и вокруг его, собрались в Многополье, постепенно собирая наших бойцов и технику с позиций. Покидая свои укрепления и огневые точки, мы старались забирать украинские флаги и боевую символику, что бы ДНР-овские орки и «братский народ» не надругались над ней. Подробностей переговоров нашего командования с врагом о «зеленом» коридоре мы не знали и любая информация доходила до личного состава на уровне слухов. Условия выхода постоянно менялись. По завершению переговоров врагу хотелось что бы украинская армия и добровольческие батальоны выходили без бронетехники и оружия (думаю, что для того что бы им было легче нас уничтожить, без сопротивления). Генерал Хомчак не принял условие сдачи оружия и дал команду на выход. Наша (северная) колона выдвинулась. Хотя, назвать ее военной колонной было невозможно. В ней была бронетехника и военные грузовики, но в основном она состояла из микроавтобусов и легковых автомобилей битком набитыми людьми. Кроме того, по моему мнению, никто не выстроил ее в правильном боевом порядке. Грузовики, автобусы и бронетехника просто произвольно размещались друг за другом. Не было ни головного дозора, ни бокового охранения хотя теми силами и средствами можно было это сделать. Очень пугала мысль: а вдруг россияне не сдержат слово и обстреляют. Сам я и группа, с которой я работал последнее время, ехали в пикапе «Nissan» с АГС-17 .

Колона двигалась к линии соприкосновения с врагом. Проезжая сквозь первое кольцо окружения, мы четко видели, что окружены российской армией, а не сепаратистами. Об этом свидетельствовала их бронетехника (бронемашины МТ-ЛБВМК с крупнокалиберными пулеметами «Корд» и БМД-2, танки Т-72Б3) с белыми опознавательными кругами( знак идентификации своих), вооружение и снаряжение их личного состава (автоматы АК-74М, АК-103, пулеметы ПКП «Печенег» и т.д.) – все точно такое же, как в уничтоженной российской колоне у Многополья двумя днями ранее. Мы проезжали настолько близко от них, что даже видели их глаза. Мы смотрели на них, а они на нас. Некоторые даже лукаво махали нам. Среди их было много военнослужащих кавказской и азиатской внешности (явно не смахивают на шахтеров и трактористов Донбасса).

Как только наша колона проехала первое кольцо окружения, со стороны военнослужащих РФ был открыт огонь в нашу сторону. С украинской бронетехники начали падать первые убитые, которые на ней сидели (места в транспорте хватило не всем). Вскоре этот огонь превратился в шквальный обстрел. В нашу колону полетели противотанковые управляемые ракеты, выстрелы с ручных гранатометов, мины и пули различных калибров. В моем сознании было утверждение: «я так и знал!» Рация разрывалась от сообщений о многочисленных огневых контактах, но командование никаких приказов не давало, кроме «колона, на прорыв». Колона начала распадаться на части. Уничтоженная или выведенная из строя техника блокировала движению остальной техники в колоне. Наш пикап помчал вперед, маневрируя и укрываясь от вражеского огня за танками и БМП. К этому времени на бронетехнике уже никого не было. Проезжая мимо одного из Т-64Б ВСУ, я заметил, что его корпус был покрыт кровавыми фрагментами человеческой плоти, униформы и снаряжения. Внутри у меня все сжалось от увиденного. Время будь- то замедлилось. В это время, прямо в нас примерно с 300 м. летел выстрел с РПГ но, слава Богу, он потерял настильность и попал в обочину дороги в 4 метрах от нашей машины. Все вокруг взрывалось и горело. Наши отвечали россиянам в ответ тоже огнем, но мы были у них, как на ладони, а враг находился в замаскированных подготовленных позициях. Единственным положительным для наших бойцов было то, что на данном рубеже враг обстреливал нас достаточно с большого расстояния (400-500м) и это снижало их точность и эффективность их огня. Дальнейшее движение по дороге было невозможным при обстреле, и уцелевший транспорт и бронетехника пытались прорваться и уйти от этой бойни через поля подсолнечника и лесопосадки. Наш «Nissan» так же выехал в подсолнуховое поле, как вдруг с примыкающей лесопосадки «выскочил» 40 тонный танк ВСУ и будь это секундой позже, он бы просто раздавил нас. Одно было хорошо, что через лесопосадку и подсолнечники он проложил дорогу для нас и другого транспорта, который был позади. Уйти полностью из зоны обстрела врага так и не удавалось. Огневые контакты были везде: 500м , 100м, 50м. Очень запомнился изрешеченный пулями «Спринтер» с, залитыми изнутри кровью, стеклами , мимо которого мы проехали рядом на максимальной скорости (я прекрасно помню эти, полностью забитые личным составом, бусы в начале движения колоны). Так же, запомнилось, как подбили Т-64Б и взрывом боекомплекта подбросило вверх его оторванную башню. И как горели наши БМП, а из десантного отделения выпадали еще живые, горящие солдаты.

Нам повезло, что за рулем нашего пикапа был именно Тугай Вовка, так как он был очень стрессоустойчивый и не терял самообладания при виде всего этого. В момент обстрела он даже сказал мне: « Не хочешь этот пиз..рез на планшет поснимать?» Еще запомнился зеленый УАЗ с надписью «Міліція» из нашей колоны. В нём сидели 2 человека с РПК. Мы подъехали к ним и я спросил у них, куда дальше ехать. Они растерянно пожали плечами, показывая, что не знают. Тогда, наверное, вообще никто ничего не понимал, не знал куда ехать и что делать дальше.Новоекатериновка была уже рядом. Мы подобрали бойцов «Миротворца» в кузов автомобиля, где сидел Дима Пелипенко («Пилот») за АГС. С поля мы и еще много другого транспорта из колоны выехали в какое-то возвышение в степи. Обстрел не прекращался. При виде всего этого ужаса, как смерть ходит и собирает свой обильный урожай, казалось, что это длится уже вечность. Возле нас в хаотичном порядке разрывались гранаты с российских АГС-ов и подствольных гранатометов, летели пули, издавая металлический звон при попадании в бронетехнику. Не знаю, каким чудом до этого времени в нашем экипаже еще никто не погиб, и транспортное средство было на ходу. Это было огромное везение, как будто нас охраняли свыше. Мы заехали по возвышенности на «Черную Гору». Российские огневые позиции и окопы были так же рядом, как и при пересечении первого кольца окружения, когда они еще в нас еще не стреляли. Мы сами отстреливались, как могли. В заднее правое крыло нашего автомобиля попала граната с подствольного гранатомета и оторвала ногу по колено Паше Мазуру - бойцу «Херсона». Его душераздирающий крик я помню более отчетливо из всех тех, что окружали меня в тот день. Кусок окровавленной плоти упал на капот прямо передо мной. Я обернулся. Пелипенко - цел, может оглушило. Он и боец "Херсона" Влад "Рид", не растерявшись, начали накладывать жгут на ногу Мазуру. Третий боец "Херсона",просто выпал из кузова. Склон с «Черной горы» в Новоекатериновку был крутым, но выбора было и мы съехали по нему вниз прямо на дорогу перед дворами частных домов. Думал перевернемся, но и тут нам очень повезло. Из кузова на спуске не выпал ни Пелипенко, ни тяжелораненый Мазур. В Новоекатериновке уже были украинские транспорт и бронетехника, которые также вырвались к этому месту. Мы по-прежнему были в невыгодной позиции, так как враг был на высоте и вел по нам огонь. Также с «Черной горы» российская армия хорошо простреливала дальнейший путь нашего отхода. Тугай притормозил, что бы задним ходом въехать во двор и занять в нем огневые позиции, но «Пилот» почему то выпрыгнул с кузова нашего пикапа. Вокруг нас бегали и в разных направлениях отстреливались бойцы ВСУ и добробатов, перемещалась боевая техника, что бы развернуть хоть какой-то боевой порядок. Мы все кричали Диме, что бы он вернулся в кузов, но он просто отрешенно стоял и смотрел на нас. Было ощущение, что он не пришел в себя после увиденного, да и наверняка его нехило оглушило взрывом от гранаты, попавшей в наш «Nissan» . И тут задним ходом, но на достаточно большой скорости пытался развернуться БТР ВСУ. Прямо у нас на глазах, этот БТР сбил и переехал Диму Пелипенко. Угол обзора у боевой техники мал, поэтому водитель-механик БТР-а, скорее всего просто не заметил, что произошло. Я и Щур выскочили из машины, подхватили тело Димы и положили в кузов, где лежал, мучавшийся от болевого шока, Мазур. Паша стонал от боли и умолял, что бы мы вкололи ему что-либо обезболивающее. Но у нас его не было. У большинства из нас не было даже индивидуальных аптечек (В то время этому вопросу никто не уделил должного внимания, не говоря уже о занятиях тактической медициной). Тугай передал мне с окровавленного кузова нашего пикапа два РПГ-26, а сам вместе с Ваней «Крымом» взял АГС и открыл огонь по высоте. Я сразу же выстрелил с РПГ по огневой позиции россиян на верху горы. Это было конечно же малоэффективно, так как РПГ-26 кумулятивного действия, но тем не менее их стрельба утихла. Желания рисковать своими жизнями у российских вояк не было, поэтому они не лезли к нам на рожон. Тем более, что две БМП и два Танка ВСУ вели огонь по их ближним позициям и технике наверху горы с основных орудий. Тугай вместе с «Крымом» отстреляли почти весь боекомплект автоматического гранатомета и вскоре Вовка был ранен в шею осколком, к счастью, легко. Кто-то из, находившихся рядом, медиков перевязал его. К тому времени, ВСУ-шники дали «Буторфанол» и его сразу вкололи Мазуру. Через минуту он заснул и уже больше не проснулся, так потерял много крови и слишком долго изводился от болевого шока.. Рядом с нами, возле гаража, находились двое бойцов 3-го полка спецназа с пленным российским военнослужащим. Он был напуган происходящим. Да и к тому же, он боялся, что кто то из ВСУ или добробатов может сорвать злость на нем убив его. Но никто этого не сделал. Даже бронежилет, снятый с убитого Пелипенко на него одели, когда стрельба чуть подутихла.Мы понимали, что медлить нельзя. Необходимо было выходить дальше. Тем более, что нависала угроза третьего кольца окружения. Так же, проблема была в том, что командиры были растеряны и не знали, что делать дальше. Да и личный состав был из разных воинских и добровольческих подразделений, поэтому командование брали на себя более инициативные. Но проблема была и в том, что одни были настроены выходить, а другие - сдаться в плен (им, к сожалению, это казалось более рациональным, что бы выжить). В соседнем дворе мы встретили полковника Печененко, командира 1роты Сашу Гостищева и еще пятерых наших бойцов из Днепр 1. Все мы были решительно настроены выходить дальше из окружения. Рядом прогремел очень громкий взрыв. Сверху начали сыпаться крупные металлические фрагменты прямо во двор, который мы занимали. Был уничтожен ещё один наш танк, который вел огонь по российским позициям. Через недолгое время та же судьба постигла и БМП. Транспорта и бронетехники на котором можно было бы прорываться дальше с боем просто не осталось. Да и тех, кто готов выходить было всего около 30 человек со всех подразделений ВСУ и добробатов. Рядом, к частному сектору, примыкало очень длинное болото, поросшее высокими камышами. Оно уходило метров на 600 вдаль и позволяло незаметно отойти дальше от российских позиций. Я перезарядился, вытащил из бронежилета пластины и выбросил их, так как они были довольно тяжелые и при таком обстреле они вряд ли помогли. Чехол бронежилета с подсумками использовал, как разгрузку. Вытащил у убитых снаряженные магазины АК 7.62 и заменил ими свои отстрелянные. Достал из кузова пикапа, в котором лежали погибшие Мазур и Пелипенко, свой окровавленный рюкзак. В это время, подбежал Тугай и поторопил меня, так как выходящая группа уже выдвинулась. Российский пленный был оставлен с теми, кто решил сдаться в плен, в надежде на то, что он будет смягчающим фактором по отношению к ним.Пока мы передвигались через болото, над головами просвистывали пули, и даже пролетали РПГ-шные выстрелы. Казалось, что это по нам. Но как оказалось – по тем, кто рискнул отходить прямо через открытую, выжженную степь. В небе раздался звук реактивных двигателей. Это были два военных самолета СУ-25 ВСУ. Они провели успешную ракетную и бомбовую атаку позиций российской армии, но, к сожалению, один самолет был сбит. С мест разрывов воздушной атаки осколки долетали даже до нас. Один даже попал на излете Ване «Крыму» в грудь, оставив синяк с мелкими порезами. Все залягли. Мы проползли почти до конца болота и поняли что это все же недостаточное расстояние для потери визуального и стрелкового контакта с армией РФ. Выходить в таким количестве человек на открытую местность днем было рискованно. Нужно было ждать темноты, так как ночью у нас было больше шансов для выхода через открытую местность. К тому же, у меня и Вани «Крыма» в рюкзаках было по тепловизору «Pulsar 16s».Ожидание темноты было долгим и мучительным. В голове мелькали тысячи мыслей, воспоминания о пережитом и о своей жизни в целом. Планы на будущее уже не строил, так как впереди был не менее тяжелый путь, и были сомнения по поводу того, что вообще у нас будет «будущее». Издалека, за «черной горой» слышались одиночные выстрелы – российские военные добивали наших тяжелораненых. Но никто не падал духом. Даже те, кто сомневался, не выдавали этого. Я попросил Щура, снять с моле-системы моего рюкзака российские подсумки в расцветке «ЕМР» с магазинами 5.45 и гранатами, которые я снял с российских убитых военнослужащих в колоне армии РФ двумя днями ранее. Тогда мне они были нужны, потому что мне было недостаточно своих подсумков для носки различного боекомплекта. А сейчас они уже были мне ни к чему. Боекомплекта было достаточно и того, что размещался на жилете. Тем более идти нужно было скрытно и более 12 км.

Наконец то, наступила темнота. Мы по одному начали выходить из болота и продвигаться в сторону поля подсолнечника, через которое можно было скрытно выйти ближе к Комсомольску (этот населенный пункт был подконтролен в то время еще Украине). Тугай , Я, Ваня «Крым» и Щур сформировали головной дозор(Я и «Крым» с тепловизорами). Остальные на удалении 20 м. от нас вместе с полковником Печененко выстроились в колону и шли за нами, что бы никто визуально не терялся. Даже при таком упрощенном построении пару раз приходилось останавливаться и Вовка Тугай возвращался за отставшими. Тепловизоры были кстати. Они помогли нам миновать российскую бронетехнику и огневые точки на удалении и визуально контролировать порядок нашей основной пешей колоны. Но пользоваться ними все же было довольно затруднительно, особенно в движении. Они были самые дешевые и технически простые в своем классе. Подносить окуляр этого прибора к глазу нужно было предварительно закрыв его рукой, что бы свет с его не освещал все лицо. А в условиях абсолютной темноты, недалеко от российских позиций, это могло быть роковой ошибкой. К счастью, опыт их использования мы получили еще на стационарных позициях и «секретах» в самом Иловайске. По дороге к полю подсолнуха, возле дороги, ми подобрали еще десяток наших военнослужащих. Один из них был ранен в обе ноги и не мог передвигаться. Бойцы из основной колоны положили его в плащпалатку и по очереди несли. Все были вымотаны физически и морально. Почти каждый из нас имел какие то легкие ранения, хотел есть и пить (в условиях окружения это было уже сложно). Так же в этот день было очень жарко, а ночью жутко холодно, так как это был конец лета. С подсолнухов вышли к лесополосе и, аккуратно разведывая маршрут, двигались дальше. Наконец- то удалось связаться с штабом в Днепропетровске, чтобы получить информацию о точке выхода из окружения и населенном пункте, в который нужно добраться. Сделать это ранее не получалось, так как российские военные полностью глушили и мобильную связь и радиосвязь. В качестве навигации мы использовали карты и ориентиры. Не всегда получалось миновать населенные пункты, так как до рассвета оставалось мало времени. Это было чревато тем, что собаки в каждом дворе поселка, возле которого мы проходили, поднимали лай.

К Комсомольску мы добрались на рассвете около 6 утра 30 августа. Нацгвардия Украины, которая стояла в этом населенном пункте, была предупреждена о нашем появлении, но встретила нас очень холодно. Мы попросили их дать что-то поесть, но они сказали, что у них тоже нет, хоть мы и видели, что было. И не только это. Они были в новой экипировке и некоторые из них, по моему, были даже вооружены новыми автоматами «форт 223» (израильский Tavor 21) вместо старых «Калашей». Так же у них были новенькие «Кразы». Все как, на параде «Дня независимости Украины». Было очень прискорбно смотреть на их эгоизм. Единственное, они у нас забрали раненого, которого мы несли всю ночь, чтобы оказать ему медицинскую помощь. Спустя несколько часов мы узнали, что он умер. Нам удалось выйти к месту, еще подконтрольному Украине, но в безопасности мы, по прежнему, не были. Шли слухи, что третье кольцо российского окружения заденет и Комсомольск. Местное население реагировало на нас либо безразлично, либо искоса смотрело на нас. Безпрепятственное вещание российской пропаганды в этом регионе сделало свое дело. Лишь изредка подходили люди и с искренними теплыми словами, пытались поддержать. Нас разместили в здании военкомата, где мы смогли поесть, что купили в местном магазине и немного отдохнуть. Вопреки смертельной усталости, я заснуть так и не смог. Во второй половине дня за нами приехали 2 военных грузовика, что бы вывезти нас в Волноваху, где нас ждал уже транспорт в родной Днепр.По дороге в Днепропетровск, мне казалось, что началось масштабное российское наступление на Украину. Думал, что, возможно даже, объявлено военное положение в стране. Но это было не так. Родной город, как и вся Украина продолжал жить привычным темпом жизни, видя войну лишь по телевизору.

 

 

источник

Поделиться​​ новостью:

- Лиза Богуцкая: Что будет в Украине без Порошенко? - Д@більні флеш-моби, це просто лютий ППЦ - Ветеран - Это только начало. Комментарий одного опытного киевского инженера из «бывших» - Кучеренко - Жулики омельченки-черновецкие-клички сделали Киев городом-уродом — при попустительстве киевлян - УКРАИНА ВТОРАЯ В МИРЕ... - "Гал": Іловайськ - злодіі підробляють реальність... - Телеканал «112 Украина» купил именно Медведчук - В "ДНР и "ЛНР" тупо отменили осенние выборы! - Пра тарифы и потопы - Лиза Богуцкая: О будущих страховых компаниях

12:00Июнь, 18 2018 855

___________________________________________________________________________

ua24ua.net

История выхода из Иловайского котла

Мояистория выхода из Иловайского котла. Меня уже давно просили написать еедля разных источников, но сделать это мне удалось только спустя 3 годапосле этих событий. Каждый день проведенный там был очень тяжелым, но нетаким как последний — 29.08. 2014.

Вечером 28.08.2014г.поступила информация, что сепаратисты и армия РФ готовы предоставить нам«зеленый» коридор. Сначала время выхода было назначено на 3 часа ночи29 августа. Затем что-то изменилось и перенесли на 5 утра. И сам выходначался в 9 утра, когда все подразделения, которые были в Иловайске ивокруг его, собрались в Многополье, постепенно собирая наших бойцов итехнику с позиций. Покидая свои укрепления и огневые точки, мы старалисьзабирать украинские флаги и боевую символику, что бы ДНР-овские орки и«братский народ» не надругались над ней. Подробностей переговоров нашегокомандования с врагом о «зеленом» коридоре мы не знали и любаяинформация доходила до личного состава на уровне слухов. Условия выходапостоянно менялись. По завершению переговоров врагу хотелось что быукраинская армия и добровольческие батальоны выходили без бронетехники иоружия (думаю, что для того что бы им было легче нас уничтожить, безсопротивления). Генерал Хомчак не принял условие сдачи оружия и далкоманду на выход. Наша (северная) колона выдвинулась. Хотя, назвать еевоенной колонной было невозможно. В ней была бронетехника и военныегрузовики, но в основном она состояла из микроавтобусов и легковыхавтомобилей битком набитыми людьми. Кроме того, по моему мнению, никтоне выстроил ее в правильном боевом порядке. Грузовики, автобусы ибронетехника просто произвольно размещались друг за другом. Не было ниголовного дозора, ни бокового охранения хотя теми силами и средствамиможно было это сделать. Очень пугала мысль: а вдруг россияне не сдержатслово и обстреляют. Сам я и группа, с которой я работал последнее время,ехали в пикапе «Nissan» с АГС-17 .

Колона двигалась к линиисоприкосновения с врагом. Проезжая сквозь первое кольцо окружения, мычетко видели, что окружены российской армией, а не сепаратистами. Обэтом свидетельствовала их бронетехника (бронемашины МТ-ЛБВМК скрупнокалиберными пулеметами «Корд» и БМД-2, танки Т-72Б3) с белымиопознавательными кругами( знак идентификации своих), вооружение иснаряжение их личного состава (автоматы АК-74М, АК-103, пулеметы ПКП«Печенег» и т.д.) – все точно такое же, как в уничтоженной российскойколоне у Многополья двумя днями ранее. Мы проезжали настолько близко отних, что даже видели их глаза. Мы смотрели на них, а они на нас.Некоторые даже лукаво махали нам. Среди их было много военнослужащихкавказской и азиатской внешности (явно не смахивают на шахтеров итрактористов Донбасса).

Как только наша колона проехалапервое кольцо окружения, со стороны военнослужащих РФ был открыт огонь внашу сторону. С украинской бронетехники начали падать первые убитые,которые на ней сидели (места в транспорте хватило не всем). Вскоре этотогонь превратился в шквальный обстрел. В нашу колону полетелипротивотанковые управляемые ракеты, выстрелы с ручных гранатометов, миныи пули различных калибров. В моем сознании было утверждение: «я так изнал!» Рация разрывалась от сообщений о многочисленных огневыхконтактах, но командование никаких приказов не давало, кроме «колона, напрорыв». Колона начала распадаться на части. Уничтоженная иливыведенная из строя техника блокировала движению остальной техники вколоне.

Наш пикап помчал вперед, маневрируя и укрываясь отвражеского огня за танками и БМП. К этому времени на бронетехнике уженикого не было. Проезжая мимо одного из Т-64Б ВСУ, я заметил, что егокорпус был покрыт кровавыми фрагментами человеческой плоти, униформы иснаряжения. Внутри у меня все сжалось от увиденного. Время будь- тозамедлилось. В это время, прямо в нас примерно с 300 м. летел выстрел сРПГ но, слава Богу, он потерял настильность и попал в обочину дороги в 4метрах от нашей машины. Все вокруг взрывалось и горело. Наши отвечалироссиянам в ответ тоже огнем, но мы были у них, как на ладони, а врагнаходился в замаскированных подготовленных позициях. Единственнымположительным для наших бойцов было то, что на данном рубеже врагобстреливал нас достаточно с большого расстояния (400-500м) и этоснижало их точность и эффективность их огня.

Дальнейшее движение подороге было невозможным при обстреле, и уцелевший транспорт ибронетехника пытались прорваться и уйти от этой бойни через поляподсолнечника и лесопосадки. Наш «Nissan» так же выехал в подсолнуховоеполе, как вдруг с примыкающей лесопосадки «выскочил» 40 тонный танк ВСУ ибудь это секундой позже, он бы просто раздавил нас. Одно было хорошо,что через лесопосадку и подсолнечники он проложил дорогу для нас идругого транспорта, который был позади. Уйти полностью из зоны обстрелаврага так и не удавалось. Огневые контакты были везде: 500м , 100м, 50м.Очень запомнился изрешеченный пулями «Спринтер» с, залитыми изнутрикровью, стеклами , мимо которого мы проехали рядом на максимальнойскорости (я прекрасно помню эти, полностью забитые личным составом, бусыв начале движения колоны). Так же, запомнилось, как подбили Т-64Б ивзрывом боекомплекта подбросило вверх его оторванную башню. И как горелинаши БМП, а из десантного отделения выпадали еще живые, горящиесолдаты.

Нам повезло, что за рулем нашего пикапа был именно ТугайВовка, так как он был очень стрессоустойчивый и не терял самообладанияпри виде всего этого. В момент обстрела он даже сказал мне: « Не хочешьэтот пиз..рез на планшет поснимать?» Еще запомнился зеленый УАЗ снадписью «Міліція» из нашей колоны. В нём сидели 2 человека с РПК. Мыподъехали к ним и я спросил у них, куда дальше ехать. Они растеряннопожали плечами, показывая, что не знают. Тогда, наверное, вообще никтоничего не понимал, не знал куда ехать и что делать дальше.

Новоекатериновка была уже рядом. Мы подобрали бойцов «Миротворца» вкузов автомобиля, где сидел Дима Пелипенко («Пилот») за АГС. С поля мы иеще много другого транспорта из колоны выехали в какое-то возвышение встепи. Обстрел не прекращался. При виде всего этого ужаса, как смертьходит и собирает свой обильный урожай, казалось, что это длится ужевечность. Возле нас в хаотичном порядке разрывались гранаты с российскихАГС-ов и подствольных гранатометов, летели пули, издавая металлическийзвон при попадании в бронетехнику. Не знаю, каким чудом до этоговремени в нашем экипаже еще никто не погиб, и транспортное средство былона ходу. Это было огромное везение, как будто нас охраняли свыше. Мызаехали по возвышенности на «Черную Гору». Российские огневые позиции иокопы были так же рядом, как и при пересечении первого кольца окружения,когда они еще в нас еще не стреляли. Мы сами отстреливались, как могли.В заднее правое крыло нашего автомобиля попала граната с подствольногогранатомета и оторвала ногу по колено Паше Мазуру — бойцу «Херсона». Егодушераздирающий крик я помню более отчетливо из всех тех, что окружалименя в тот день. Кусок окровавленной плоти упал на капот прямо передомной. Я обернулся. Пелипенко — цел, может оглушило. Он и боец «Херсона»Влад «Рид», не растерявшись, начали накладывать жгут на ногу Мазуру.Третий боец «Херсона»,просто выпал из кузова.

Склон с «Черной горы»в Новоекатериновку был крутым, но выбора было и мы съехали по нему внизпрямо на дорогу перед дворами частных домов. Думал перевернемся, но итут нам очень повезло. Из кузова на спуске не выпал ни Пелипенко, нитяжелораненый Мазур. В Новоекатериновке уже были украинские транспорт ибронетехника, которые также вырвались к этому месту. Мы по-прежнему былив невыгодной позиции, так как враг был на высоте и вел по нам огонь.Также с «Черной горы» российская армия хорошо простреливала дальнейшийпуть нашего отхода. Тугай притормозил, что бы задним ходом въехать водвор и занять в нем огневые позиции, но «Пилот» почему то выпрыгнул скузова нашего пикапа. Вокруг нас бегали и в разных направленияхотстреливались бойцы ВСУ и добробатов, перемещалась боевая техника, чтобы развернуть хоть какой-то боевой порядок. Мы все кричали Диме, что быон вернулся в кузов, но он просто отрешенно стоял и смотрел на нас. Былоощущение, что он не пришел в себя после увиденного, да и наверняка егонехило оглушило взрывом от гранаты, попавшей в наш «Nissan» . И тутзадним ходом, но на достаточно большой скорости пытался развернуться БТРВСУ. Прямо у нас на глазах, этот БТР сбил и переехал Диму Пелипенко.Угол обзора у боевой техники мал, поэтому водитель-механик БТР-а, скореевсего просто не заметил, что произошло. Я и Щур выскочили из машины,подхватили тело Димы и положили в кузов, где лежал, мучавшийся отболевого шока, Мазур. Паша стонал от боли и умолял, что бы мы вкололиему что-либо обезболивающее. Но у нас его не было. У большинства из насне было даже индивидуальных аптечек (В то время этому вопросу никто неуделил должного внимания, не говоря уже о занятиях тактическоймедициной). Тугай передал мне с окровавленного кузова нашего пикапа дваРПГ-26, а сам вместе с Ваней «Крымом» взял АГС и открыл огонь по высоте.Я сразу же выстрелил с РПГ по огневой позиции россиян на верху горы.Это было конечно же малоэффективно, так как РПГ-26 кумулятивногодействия, но тем не менее их стрельба утихла. Желания рисковать своимижизнями у российских вояк не было, поэтому они не лезли к нам на рожон.Тем более, что две БМП и два Танка ВСУ вели огонь по их ближним позициями технике наверху горы с основных орудий. Тугай вместе с «Крымом»отстреляли почти весь боекомплект автоматического гранатомета и вскореВовка был ранен в шею осколком, к счастью, легко. Кто-то из,находившихся рядом, медиков перевязал его. К тому времени, ВСУ-шникидали «Буторфанол» и его сразу вкололи Мазуру. Через минуту он заснул иуже больше не проснулся, так потерял много крови и слишком долгоизводился от болевого шока.

. Рядом с нами, возле гаража,находились двое бойцов 3-го полка спецназа с пленным российскимвоеннослужащим. Как, в последствии выяснилось, это был Руслан Ахметов —заместитель командира разведвзода 31-й отдельной десантно-штурмовойбригады (в/ч 73612) в.с. российской федерации, который попал в плен кВСУ вместе с Арсением Ильмитовым возле поселка Зеркальное. Он былнапуган происходящим. Да и к тому же, он боялся, что кто то из ВСУ илидобробатов может сорвать злость на нем убив его. Но никто этого несделал. Даже бронежилет, снятый с убитого Пелипенко на него одели, когдастрельба чуть подутихла.

Мы понимали, что медлить нельзя.Необходимо было выходить дальше. Тем более, что нависала угроза третьегокольца окружения. Так же, проблема была в том, что командиры былирастеряны и не знали, что делать дальше. Да и личный состав был изразных воинских и добровольческих подразделений, поэтому командованиебрали на себя более инициативные. Но проблема была и в том, что однибыли настроены выходить, а другие — сдаться в плен (им, к сожалению, этоказалось более рациональным, что бы выжить). В соседнем дворе мывстретили полковника Печененко, командира 1роты Сашу Гостищева и ещепятерых наших бойцов из Днепр 1. Все мы были решительно настроенывыходить дальше из окружения.

Рядом прогремел очень громкий взрыв.Сверху начали сыпаться крупные металлические фрагменты прямо во двор,который мы занимали. Был уничтожен ещё один наш танк, который вел огоньпо российским позициям. Через недолгое время та же судьба постигла иБМП. Транспорта и бронетехники на котором можно было бы прорыватьсядальше с боем просто не осталось. Да и тех, кто готов выходить быловсего около 30 человек со всех подразделений ВСУ и добробатов. Рядом, кчастному сектору, примыкало очень длинное болото, поросшее высокимикамышами. Оно уходило метров на 600 вдаль и позволяло незаметно отойтидальше от российских позиций. Я перезарядился, вытащил из бронежилетапластины и выбросил их, так как они были довольно тяжелые и при такомобстреле они вряд ли помогли. Чехол бронежилета с подсумкамииспользовал, как разгрузку. Вытащил у убитых снаряженные магазины АК7.62 и заменил ими свои отстрелянные. Достал из кузова пикапа, в которомлежали погибшие Мазур и Пелипенко, свой окровавленный рюкзак. В этовремя, подбежал Тугай и поторопил меня, так как выходящая группа ужевыдвинулась. Российский пленный был оставлен с теми, кто решил сдаться вплен, в надежде на то, что он будет смягчающим фактором по отношению кним.

Пока мы передвигались через болото, над головами просвистывалипули, и даже пролетали РПГ-шные выстрелы. Казалось, что это по нам. Нокак оказалось – по тем, кто рискнул отходить прямо через открытую,выжженную степь. В небе раздался звук реактивных двигателей. Это былидва военных самолета СУ-25 ВСУ. Они провели успешную ракетную и бомбовуюатаку позиций российской армии, но, к сожалению, один самолет был сбит.С мест разрывов воздушной атаки осколки долетали даже до нас. Один дажепопал на излете Ване «Крыму» в грудь, оставив синяк с мелкими порезами.Все залягли. Мы проползли почти до конца болота и поняли что это всеже недостаточное расстояние для потери визуального и стрелковогоконтакта с армией РФ. Выходить в таким количестве человек на открытуюместность днем было рискованно. Нужно было ждать темноты, так как ночью унас было больше шансов для выхода через открытую местность. К тому же, уменя и Вани «Крыма» в рюкзаках было по тепловизору «Pulsar 16s».

Ожидание темноты было долгим и мучительным. В голове мелькали тысячимыслей, воспоминания о пережитом и о своей жизни в целом. Планы набудущее уже не строил, так как впереди был не менее тяжелый путь, и былисомнения по поводу того, что вообще у нас будет «будущее». Издалека, за«черной горой» слышались одиночные выстрелы – российские военныедобивали наших тяжелораненых. Но никто не падал духом. Даже те, ктосомневался, не выдавали этого. Я попросил Щура, снять с моле-системымоего рюкзака российские подсумки в расцветке «ЕМР» с магазинами 5.45 игранатами, которые я снял с российских убитых военнослужащих в колонеармии РФ двумя днями ранее. Тогда мне они были нужны, потому что мнебыло недостаточно своих подсумков для носки различного боекомплекта. Асейчас они уже были мне ни к чему. Боекомплекта было достаточно и того,что размещался на жилете. Тем более идти нужно было скрытно и более 12км.

Наконец то, наступила темнота. Мы по одному начали выходитьиз болота и продвигаться в сторону поля подсолнечника, через котороеможно было скрытно выйти ближе к Комсомольску (этот населенный пункт былподконтролен в то время еще Украине). Тугай , Я, Ваня «Крым» и Щурсформировали головной дозор(Я и «Крым» с тепловизорами). Остальные наудалении 20 м. от нас вместе с полковником Печененко выстроились вколону и шли за нами, что бы никто визуально не терялся. Даже при такомупрощенном построении пару раз приходилось останавливаться и ВовкаТугай возвращался за отставшими. Тепловизоры были кстати. Они помоглинам миновать российскую бронетехнику и огневые точки на удалении ивизуально контролировать порядок нашей основной пешей колоны. Нопользоваться ними все же было довольно затруднительно, особенно вдвижении. Они были самые дешевые и технически простые в своем классе.Подносить окуляр этого прибора к глазу нужно было предварительно закрывего рукой, что бы свет с его не освещал все лицо. А в условияхабсолютной темноты, недалеко от российских позиций, это могло бытьроковой ошибкой. К счастью, опыт их использования мы получили еще настационарных позициях и «секретах» в самом Иловайске. По дороге к полюподсолнуха, возле дороги, ми подобрали еще десяток наших военнослужащих.Один из них был ранен в обе ноги и не мог передвигаться. Бойцы изосновной колоны положили его в плащпалатку и по очереди несли.

Всебыли вымотаны физически и морально. Почти каждый из нас имел какие толегкие ранения, хотел есть и пить (в условиях окружения это было ужесложно). Так же в этот день было очень жарко, а ночью жутко холодно,так как это был конец лета. С подсолнухов вышли к лесополосе и,аккуратно разведывая маршрут, двигались дальше. Наконец- то удалосьсвязаться с штабом в Днепропетровске, чтобы получить информацию о точкевыхода из окружения и населенном пункте, в который нужно добраться.Сделать это ранее не получалось, так как российские военные полностьюглушили и мобильную связь и радиосвязь. В качестве навигации мыиспользовали карты и ориентиры. Не всегда получалось миновать населенныепункты, так как до рассвета оставалось мало времени. Это было чреватотем, что собаки в каждом дворе поселка, возле которого мы проходили,поднимали лай.

К Комсомольску мы добрались на рассвете около 6утра 30 августа. Нацгвардия Украины, которая стояла в этом населенномпункте, была предупреждена о нашем появлении, но встретила нас оченьхолодно. Мы попросили их дать что-то поесть, но они сказали, что у нихтоже нет, хоть мы и видели, что было. И не только это. Они были в новойэкипировке и некоторые из них, по моему, были даже вооружены новымиавтоматами «форт 223» (израильский Tavor 21) вместо старых «Калашей».Так же у них были новенькие «Кразы». Все как, на параде «Днянезависимости Украины». Было очень прискорбно смотреть на их эгоизм.Единственное, они у нас забрали раненого, которого мы несли всю ночь,чтобы оказать ему медицинскую помощь. Спустя несколько часов мы узнали,что он умер.

Нам удалось выйти к месту, еще подконтрольномуУкраине, но в безопасности мы, по прежнему, не были. Шли слухи, чтотретье кольцо российского окружения заденет и Комсомольск. Местноенаселение реагировало на нас либо безразлично, либо искоса смотрело нанас. Безпрепятственное вещание российской пропаганды в этом регионесделало свое дело. Лишь изредка подходили люди и с искренними теплымисловами, пытались поддержать. Нас разместили в здании военкомата, где мысмогли поесть, что купили в местном магазине и немного отдохнуть.Вопреки смертельной усталости, я заснуть так и не смог. Во второйполовине дня за нами приехали 2 военных грузовика, что бы вывезти нас вВолноваху, где нас ждал уже транспорт в родной Днепр.

По дороге вДнепропетровск, мне казалось, что началось масштабное российскоенаступление на Украину. Думал, что, возможно даже, объявлено военноеположение в стране. Но это было не так. Родной город, как и вся Украинапродолжал жить привычным темпом жизни, видя войну лишь по телевизору.

bbcccnn.co

Всеволод Стеблюк: "После "иловайского котла" каждую ночь снится, что я должен выходить из окружения"

Врач добровольческого батальона «Миротворец» оказал помощь и вывез в безопасное место на своей машине более 80 раненых защитников Украины

«Я не раз бывал в редакции «ФАКТОВ» на «прямых линиях», поэтому с удовольствием приеду к вам пообщаться», — так мы договаривались о встрече с доктором медицинских наук, профессором, полковником милиции Всеволодом Стеблюком. Реаниматолог на днях вернулся в Киев даже не с передовой, а с того света. Доктор, добровольно поехавший в зону АТО в составе батальона «Миротворец», вместе с бойцами оказался в иловайском «котле» и собирал по полям и селам раненых на своей смешной плоской машине, которая носит позывной Жужа.

Всеволод Владимирович пришел на встречу не в камуфляже, а в джинсах и футболке. Никакой государственной символики, ни одной нашивки — только на запястье левой руки желто-голубая косичка из тонких веревочек. Полковник считает, что она и еще несколько талисманов защитили его от гибели…

— Как у вас появилась машина Жужа?

— После первого пребывания в зоне АТО я проанализировал, как вывозят раненых с передовой, — отвечает Всеволод Стеблюк. — Иногда за ними приходится идти через лесополосу, парки, со стороны болота. В городе нужно быстро развернуться, спрятаться в подворотне и вытащить пострадавшего. Большие автомобили всегда становятся мишенями снайперов. К тому же известно, что террористы расстреливают «скорые». Во время моей службы в спецназе Советской армии у нас была подобная Жужа, которая могла добраться куда угодно: маленькая, юркая, неприхотливая, сделана из толстой стали. Ее можно загнать в кусты — и ее не видно. Ею можно даже лежа управлять! Через «Фейсбук» я обратился к друзьям, они собрали четыре тысячи долларов и купили такую машину. Мужчина, который продал автомобиль, хорошо следил за ним, ездил на нем на рыбалку, катал внуков.

— Как выбрали для машины такой смешной позывной?

— Вообще-то ее зовут Рута — такое имя ей дали на производстве. Но в батальонах машины называют иначе: Слон, Жаба. Вот все и думали, какой же позывной ей дать? И Клещом называли, и Пипеткой. А потом кто-то сказал: это Жужа — у нее мотор сильно жужжит. Так и пошло.

— Где она сейчас?

— Я доехал на ней до Запорожья. Оттуда Жужу переправили в Киев. Знакомые ребята пообещали сделать ей полное техническое обслуживание.

— Неужели Жужа — трехсотая, то есть раненая?

— Нет, ну что вы! Ее, как и меня, всего лишь немножко посекло. После небольшого отдыха Жужа снова отправится работать в зону АТО. Мне сложно словами описать то, что я чувствую там, на войне. Но когда вернулся после отпуска и натянул на себя бронежилет, понял: я снова в своей шкуре.

— В Киеве как себя чувствуете? Тут мир. Такое ощущение, что большинство людей просто не понимают, что в стране идет война.

— Меня такие люди не раздражают. Помните, зимой на Майдане гибли ребята, а буквально в ста метрах от Институтской в кафе сидели, выпивали киевляне, гости столицы. Мне обидно, что погибают лучшие ребята страны. Я считаю так: по наследству передаются не только черты характера, но и патриотизм, свободолюбие. Беда нашей украинской нации в том, что в войнах гибли лучшие, не оставляя потомства, а генетический материал передавали те, кто ложился под оккупантов, покорные, с рабской психологией. Затем снова формировалось поколение, которое давало всплеск свободы и патриотизма в обществе. И они снова гибли. Сильных выбил Голодомор. В моей семье в тот период выжил только дед. А ведь его многочисленная родня была хорошими хозяевами. Хутор держали. Дед мой прошел Первую мировую войну, был в Холодноярской республике, отчаянно сражался за Украину. На его детях долгое время оставалось клеймо врага народа. Но, очевидно, именно от деда мне досталась та черта характера, которая заставляет идти и защищать свою страну. Сейчас новое поколение, сформировавшееся за последние 25 лет, гибнет на Донбассе. И это страшно. Кто остается? Пусть меня простят жители востока, но я не понимаю: как можно становиться беженцем, а не идти защищать свой дом?

— Что для вас было самым страшным в иловайском «котле»?

— В город мы шли на сутки. Наша задача состояла в зачистке кварталов после штурма. Дойдя до места назначения, часть батальона разместилась в железнодорожном депо. Враг вскоре узнал об этом, и здание тут же начали обстреливать из минометов. Снаряды ложились четко на крышу и под стены. Мины подлые. Когда обстреливают из «Града», секунд восемь в воздухе слышен шелест, во время которого можно успеть спрятаться, а мина прилетает быстрее звука, особенно если миномет расположен близко. Террористы на джипах возили по городу установки и ставили их в метрах ста от нас… Когда обстрел заканчивался, сепаратисты начинали штурм. Под автоматными и пулеметными очередями нашим бойцам нужно было удерживать свои позиции. Через пару дней мины пробили бетонные перекрытия депо. В любой момент снаряд мог поджечь тепловозы, наполненные соляркой. Последний, четвертый, день пребывания в этом депо и был, пожалуй, самым страшным.

Когда мы шли по так называемому гуманитарному коридору, о страхе никто не думал, потому что нужно было бороться за свою жизнь, за жизнь раненых. Ребята вели ответный огонь из всех видов оружия, которое у них имелось, и мы точно погибли бы, если бы боялись.

Теперь каждую ночь мне снится, что я должен выходить из окружения, и думаю, какой лучше проложить маршрут, прячусь в подсолнухах. Все наши ребята говорят, что во сне они выходят из-под обстрела. В реальности же, когда мы двигались по гуманитарному коридору, была стена огня: пули свистели, жужжали, пролетая мимо. Но в действительности ты радовался этому звуку, потому что пока его слышишь — пуля не твоя. Ту, которая попадает в тебя, не слышно…

— В вашем батальоне собрались опытные военные?

— «Миротворец» формировался при Главном управлении Министерства внутренних дел Украины в Киевской области на базе Центра подготовки специалистов для миротворческих операций и Национальной академии внутренних дел, где я работаю на кафедре криминалистики и судебной медицины. Костяк батальона составляют участники миротворческих операций и военных конфликтов, проходивших в других странах. Это в основном взрослые мужчины с боевым опытом. Молодежи немного, и она пришла к нам с Майдана. Знаете, чем еще интересен наш коллектив? Собрались люди, стоявшие по разные стороны баррикад. Есть и «беркутовцы», и служившие во Внутренних войсках, спецподразделениях, и ребята из Самообороны Майдана. Но дискуссий никто не вел. Жили одной семьей, прикрывали спины друг друга. В зону АТО мы приехали 12 июля. Наш комбат Андрей — золотой человек с мышлением стратега. Когда в Иловайске стало совсем плохо, он находил слова, чтобы поддержать бойцов: «Ребята, нас горстка. Против нас воюют тяжелым оружием, а мы стоим четвертый день и не потеряли ни одного бойца (мелкие ранения не в счет) и при этом бьем врага. Да мы молодцы и герои!»

— Сколько вас было?

— Батальон не был полностью укомплектован. Более того, перед отъездом в Иловайск 52 человека написали рапорта — кто на отпуск, кто на увольнение. Я не оцениваю поступок этих людей, но для меня они больше не существуют. Знаете, я ведь тоже боялся и мог уйти в любой момент, так как находился тогда в отпуске. Однако вернулся к своим, потому что только о них и думал. Не мог оставить людей, которым был нужен.

— Вы понимали, что «котел» может закрыться?

— Нет. Уже на месте увидели, что расположение «Донбасса» почти полностью сожжено «Градами», а депо, которое мы должны были занять, находилось в двойном кольце врага. Пробивались в него с боями. Добраться до соседнего подразделения было практически невозможно. Комбат батальона «Херсон» поехал на совещание, и его машину расстреляли. Он погиб. Водитель получил тяжелые ранения.

— Когда стало известно о «котле», казалось, оттуда никто не выйдет живым…

— Моей жене трижды подробно рассказывали, как я погиб. Кто-то видел, как под моей медицинской машиной взорвалась мина, а все сидящие вылетели в разные стороны. Затем утверждали, что «Градом» накрыло дом, в котором я оказывал помощь раненому. На самом деле там находился волонтер медик Миша Гулак. Он за пару минут до залпа успел вынести пострадавшего в подсолнухи, тем самым спас и себя, и его. Жена не верила в мою гибель только потому, что уже после этих звонков получила от меня sms-сообщение. Я отправил ей GPS-координаты и написал: «Колонна разбита, лежу в поле, у меня девять раненых».

— Четыре дня в иловайском депо, наверное, были очень длинными?

— На войне со временем и пространством происходят интересные вещи. В фильмах часто показывают замедленную съемку, чтобы зритель успел все рассмотреть. Но когда мы ехали за БМП, я реально видел, как оторвалась ее башня и медленно-медленно летела надо мной, переворачиваясь… Вот часть тела шлепается на капот, сползает… Многого из происходящего тогда не запомнил, но перед глазами стоит картина: Игорь, командир одной из рот, спрыгнул из подбитого автобуса практически под танк, а пулеметчик с позывным Грек выхватил его буквально из-под гусеницы. Тогда времени вообще не существовало — казалось, мы находимся внутри какого-то фильма, все происходит не с нами. Почему еще сознание так все воспринимало? Из-за постоянного напряжения и обстрелов у человека включается такой механизм, как защитное торможение. Мы ведь четверо суток фактически не спали. Если же удавалось отдохнуть, то это происходило незапланированно — организм отключался в самый неподходящий момент. Я, например, мог спать даже во время бомбежки, под громкими взрывами.

— Для вас Иловайск стал первым серьезным выездом?

— До этого я не раз бывал с «Миротворцем» на боевых заданиях. Но все это выглядело пикником по сравнению с Иловайском. Ну пальнули по нам из «Града», миномета, где-то просвистели пули. А мы тогда считали, что это был верх героизма. До Иловайска, Бог миловал, бойцы только травмировались, пули их не цепляли. В Дзержинске нам привезли раненого из соседнего подразделения, но мы не могли его прооперировать — медпункт был развернут в бильярдной. Отвезли его в районную больницу, где и сделали операцию. Я вел наркоз и послеоперационную реанимацию. Тут были тонкости, с которыми местные врачи вряд ли бы справились. Парня спасли.

— От каких повреждений чаще всего гибнут наши бойцы?

— Самая большая беда — мины. Подлое оружие, которое прилетает издалека. И на плоскости от него невозможно спрятаться. Снаряд разрывается, ударившись о землю, осколки стелются, поражая все на своем пути на разной высоте. Бронежилеты «Корсар» полностью закрывают туловище. Каска защищает от осколков. Но есть открытые зоны — конечности, шея… Есть места, где кровотечение остановить просто невозможно: подмышечная впадина, паховая зона, бедренная артерия, сонная. Плюс недостаточная подготовка бойцов по тактической медицине. Нужно учиться самостоятельно накладывать себе жгут, делать давящую повязку, уметь использовать целокс (кровоостанавливающий препарат).

— Вышедшие из котла ребята говорят о том, что все время молились. Но многие врачи не верят в Бога. А в том пекле и подавно можно было о Нем забыть…

— Я реаниматолог. Работая на грани жизни и смерти, видел и силу молитвы, и чудеса: нам удавалось запустить сердце, когда ничто другое уже не помогало и оставалось уповать только на Господа.Я всегда был верующим человеком и знал, что вера способна давать силы, может защитить. У меня с собой был молитвенник воина, который выпустила греко-католическая церковь. В нем есть такие слова: «Господи, без Твоей воли ни один волосок с моей головы не упадет, я полностью отдаю тело и душу свои в Твои руки — пусть будет по воле Твоей». Кроме того, когда мы неслись на Жуже, я повторял: «Господи, Ты же говорил, что блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими. Наш же батальон не зря назван «Миротворец», мы же дети Твои, Господи. И пронеси эту чашу мимо нас!»

— Вы успевали это мысленно произносить во время обстрелов?

— Еще и Отче наш, и Богородицу читал. Кроме того, у меня всегда при себе несколько талисманов: фотография моего дедушки, который был кадровым военным и прошел две войны, икона святой Варвары…

— Она же защищает от внезапной смерти…

— Совершенно верно. Еще лежала просфорка, камень благодарения, который нужно каждое утро подержать в руке со словами: «Спасибо, что я прожил еще один день». В том же пакетике был сертификат-удостоверение Красного Креста, который в итоге помог мне выбраться с ранеными из иловайского «котла». Также я хранил детский рисунок вместе с этой веревочкой, которую ношу теперь на запястье. А еще своеобразным талисманом стали, извините, трусы, переданные с коротким письмом-благодарностью и следом от губной помады. Все это и берегло.

Правда, браслетик стал черным после депо — в мазуте, масле, грязи. Когда наступало затишье, можно было пробежать к бочке с водой и умыться, но в основном мылись… водкой. На территории депо находится кафе, которое разбомбили. Еды там не осталось. Хотя нет. Сначала у нас были какие-то печеньки, конфеты, немного минеральной воды, а потом — только спиртное. Но старались не пить. Шампанского было много — могли сделать глоточек, а водкой, коньяком и бальзамами мыли ноги. Ой, вспомнился еще один момент. У нас уже закончилась вода, и мы использовали воду из гидроаккумулятора. Вскоре закончилась и она. И вот утро четвертого дня. Я вылезаю из-под паровоза (спал в ремонтной яме), и меня приветствует комбат: «Morning, doc!» «Morning, sir», — отвечаю (мы с ним периодически говорили по-английски, чтобы поддерживать языковой уровень). Он машет мне рукой, я подхожу и вижу на капоте пожарной машины бутылочку минеральной воды «Перье». Представляете?

— Сколько людей вы спасли и вывезли из иловайского «котла»?

Мой собеседник тяжело вздыхает и начинает подсчитывать:

— Восемь или девять в Жуже лежали, когда мы только пошли по коридору. Машине было тяжело. Двигатель стучал так, что, казалось, вот-вот остановимся. Потом, в первую ночь, раненых стало 17, то есть к этим добавились еще пострадавшие.

— Как вы им помогали?

— Перевязывал, вводил обезболивающее, засыпал гемостоп, заливал дезраствором. Больше ничего нельзя было сделать. В кузове у меня находился парень с открытой черепно-мозговой травмой, и между осколками черепа у него можно было разглядеть, как пульсирует мозг! Этот боец оглох. Я считал, что он вот-вот погибнет. Иногда он просил пить, улыбался и снова отключался.

— Он выжил?

— По крайней мере в Днепропетровск улетел живой! Двое других умерли за ночь. У одного было перебито горло, он постоянно просил воды. А куда залить, если гортань зияла, были видны сосуды шеи?

— Вы раньше сталкивались с подобными травмами?

— Нет! Хотя и работал в общей реанимации, видел людей после тяжелых ДТП. Но такого… Когда я с ранеными лежал в поле, рядом проходил российский комбат-десантник, «осматривавший» результаты своей работы. Я ему представился врачом Красного Креста. Но мне кажется, даже если бы сказал правду о принадлежности к батальону «Миротворец», он вел бы себя так же по-человечески. Этот комбат помогал нам, отпустил меня в соседнее село за водой — ее не было и у его бойцов.

— Он понимает, что делает на нашей земле?

— Сложно сказать. Ночью мы много говорили. Я объяснял ему, что такое Майдан, каким он был, почему мы воюем, что здесь происходит. Он слушал — хотел это знать. В селе, куда я поехал за водой, оказалось, что буквально в каждом доме находятся наши раненые. Селяне сказали: «В поле кто-то есть, но мы боимся подойти». Я поехал — а там пацан, командир танка. Ноги перебиты. Сам себя как-то забинтовал. В одном из сараев прятались ребята из «Свитязя» и замкомандира этого батальона. Он начал ездить со мной под видом парамедика. Вот мы с ним и собирали раненых по всей округе.

— Местные жители помогали раненым украинским военным? Там живут наши люди?

— Я считаю, что да. Люди помогали, прятали, спасали. В общем, вскоре у меня было уже 35 раненых. Потом я начал перевозить пострадавших, которых русские вместе с пленными держали в другом месте. Мне посоветовал так сделать русский комбат: «Слышал, за вами придет караван Красного Креста. Так ты давай свози своих в одно место». Но в Старобешево шли бои, из-за которых караван не мог долго зайти. Мы уже думали, что нас снова «кинули». А у меня на дороге под солнцем лежат раненые и спрашивают: «Ну когда уже? Что слышно?» Увидев на дороге машины, русский комбат сам побежал к «дэнээровцам», чтобы они не начали стрелять. Мне сказал, в какой очередности я должен грузить раненых. Я все так и сделал. Сам прыгнул в Жужу, положив двух тяжелых к себе. Меня же, по идее, не должны были отпускать, так как я не раненый. А что в головах «дэнээровцев» — никто не знает. Русский комбат сам говорил, что они неуправляемые. Что с них взять? Стоит такой на жаре в шапке, а под ней кипит его «разум возмущенный»… Я встроился в колонну Красного Креста, так и вышел.

— Вы вывезли не только раненых, но и погибших?

— В нашей колонне везли 52 или 53 тела. Их собрали в Новокатериновке, в поле. В «Миротворце» погибли четыре человека, еще 11 пропали без вести. Одного — Максима — похоронили местные жители. Мы знаем, где его могила.

*Этот снимок сделан во время выхода из иловайского «котла». За рулем Жужи — Всеволод Стеблюк, за его спиной — пулеметчик Грек, рядом — боец Шрам

— У вас есть дети?

— Да, сын и дочка. Внуку полгода. Изначально семья не вполне понимала, почему я иду на фронт. Страшно все переживали, отговаривали: «Ты же профессор, а будешь на передовой бегать!» Хотя я читал, что профессор-историк воюет в каком-то батальоне. Сам понимаю: мог бы принести больше пользы, организовывая медицинскую помощь или оперируя в полевом госпитале — в таком случае спас бы больше людей. Так получилось, что я помог 87 раненым. Потом мне рассказывали, как эти ребята в госпитале говорили, что благодаря мне выжили. Это очень приятно. Но еще больше людей можно было спасти, если бы прислушались к тому, о чем мы говорили еще в мае. Уже тогда следовало разворачивать линии медицинского обеспечения. Врачи из диаспоры готовы были предоставить свои мобильные госпитали и персонал, который обучил бы наших врачей. Но ничего так и не сделали.

*«В районной больнице мы провели сложнейшую операцию, удалив осколок, и спасли бойца, — говорит Всеволод Стеблюк. — Я вел наркоз и послеоперационную реанимацию»

— Всем воюющим я обязательно задаю вопрос: мы победим?

— Мы — победим, — уверенно сказал врач. — Не может быть никаких сомнений.

— Но у врага гораздо лучше техника, спецназ, подготовленные войска…

— Знаю, что это скоро прекратится. Моральный дух россиян далеко не боевой. Они начинают понимать, что влипли, что гибнут непонятно за что. А у нас еще не все резервы исчерпаны. При объявлении военного положения под ружье можно поставить пять миллионов человек. Россия не пошлет сюда столько людей. Поэтому нужно бороться. И как бы это жестоко ни звучало, знаю, что многие за эти слова меня осудят. Причем в первую очередь это будут мои родные, которые во второй раз не переживут, если я снова попаду в переделку. Но для настоящего мужика смерть за Родину, на поле боя — лучше, чем смерть на диване от ожирения, инфаркта или алкоголизма.

fakty.ua

"Боевики, расстрелявшие наших военных при выходе из Иловайского котла, наняли местных, чтобы те закопали тела убитых"

Полтавчанин Александр Власенко, водитель-санитар, который 200 суток пробыл на передовой, считает, что останки без вести пропавших украинских бойцов следует искать в засекреченных братских могилах

Пройдет время, война закончится и станет историей. Чтобы собрать о ней правду в деталях, летописцам доведется изучить не только официальные документы, но и многочисленные свидетельства непосредственных участников боевых действий. Оценки простых людей, волей судьбы втянутых в исторические процессы, не всегда совпадают с официальными…

Александр Власенко — рядовой солдат, водитель-санитар Полтавской 8-й отдельной санитарно-автомобильной роты, которая была сформирована по распоряжению Министерства обороны Украины летом прошлого года при областном военкомате. Он обыкновенный труженик войны. Из двенадцати с половиной месяцев, проведенных в армии, непосредственно на передовой он находился, если посчитать все командировки, свыше 200 суток. Поэтому командир роты включил Власенко в список 36 бойцов, которые заслужили право быть демобилизованными в первую очередь. Мы разговаривали с Александром через несколько дней после его возвращения домой.

— На базу под Полтавой, где нас собрали перед отправкой на фронт, один раз приезжал инструктор из военного госпиталя, — рассказывает 29-летний Александр Власенко. — Показал, как перекладывать потерпевшего на носилки, как накладывать кровоостанавливающий жгут. Но до нас эти «нюансы» не доходили, поскольку рота была занята подготовкой техники к выезду. Из 46 машин, которые нам передали медицинские учреждения, только восемь оказались новыми. Мой УАЗ, например, отработал до этого тринадцать лет на станции скорой помощи и был списан. Чтобы в нем не открывалась на ходу задняя дверка, я приварил шпингалет снаружи. Пришлось полностью перебирать мотор, регулировать тормоза. А у ребят были еще и похуже проблемы. Хорошо, председатель областного совета Петр Ворона и глава полтавской облгосадминистрации Валерий Головко снабжали нас запчастями.

*"Чтобы из давно списанного уазика можно было выжать скорость 120 километров в час, мне приходилось покупать к нему запчасти за собственный счет, и это не раз спасало жизни раненым", — говорит Александр Власенко (фото автора)

Рано утром 28 августа 2014 года с горем пополам санитарно-автомобильная рота выдвинулась в зону боевых действий. На базе в Запорожской области — это еще не передовая, но уже и не глубокий тыл — нам приказали спрятать автомобили в лесопосадке. Выдали белые наволочки и палки, из которых каждый экипаж сделал флаг — чтобы обозначить себя как санитаров. Ждать дальнейших распоряжений пришлось недолго. В половине четвертого утра тридцатого числа нас подняли по тревоге. Женщина-полковник из 61-го военного мобильного госпиталя, ничего не объяснив, задала только один вопрос: «Кто не хочет ехать?» Никто не возразил. «Вы мои добровольцы!» — похвалила нас полковник. Мы только переглянулись, не понимая смысла этих слов. Офицеров в предстоящей операции не задействовали.

Наша колонна из тридцати «скорых» в сопровождении спецавтомобиля ехала довольно долго по незнакомой местности, не имея ни малейшего понятия, что нас ждет впереди. Наконец, остановились перед блокпостом. Оказалось, это был «сепарский» пропускной пункт. Появился какой-то мужчина в натовской форме и скомандовал сложить в кювете документы, бронежилеты, оружие (у нас были укороченные автоматы Калашникова и к нему четыре рожка боеприпасов), иначе, дескать, охрана не даст нам дальше ходу. В это время раздались выстрелы. Стреляли совсем рядом. Стало понятно, что мы уже на войне. А у нас в руках только белые флаги…

Мы въехали в какой-то город. О том, что это был Иловайск, я узнал только на обратном пути. В городе было полно чеченцев-«кадыровцев». Они стояли цепочкой вдоль дороги, по которой мы двигались, с двух сторон. Создавали, значит, нам зеленый коридор. Только проехали город, мне на мобильный (оператор «Киевстар») пришло сообщение: «Поздравляем, вы находитесь в Российской Федерации». Ох, думаю, ничего себе, куда дошли русские! Едва мы поднялись на высоту, российские «освободители», стоявшие на блокпосту, потребовали: «Оставляйте здесь мобильные телефоны — на обратном пути получите!» Потом они выгребли из машин продукты, потоптались по медикаментам и материалам, чтобы они утратили стерильность и стали непригодными для использования. При этом двое автоматчиков профессионально держали нас на прицеле: один лежа, другой — стоя на колене.

Колонну разделили: половину направили в одну сторону, а половину в другую. У нас на каждые пятнадцать экипажей было всего по одному хирургу и по одному фельдшеру из 61-го госпиталя. Остальные бойцы санроты не имели к медицине ни малейшего отношения — слесари, водители, педагог, фермер… В каждой группе имелось по два бортовых грузовика — для «двухсотых». Наконец-то наша задача стала проясняться.

Машина сопровождения куда-то исчезла, с нами остался только человек в светлой военной форме без каких-либо опознавательных знаков. Мы получили задание зачистить поле, где произошел серьезный бой. Направление движения нам указывал распорядитель, ехавший впереди колоны на БТРе. Кругом было много разбитой тяжелой техники. Первым делом направились к колонне КамАЗов, загруженных, как оказалось, новыми гранатами без запалов. Однако ни живых, ни убитых мы там не выявили. Правда, до вечера в моей машине собралось человек семь—девять раненых украинских бойцов, и в других экипажах по столько же. Не меньше сотни ребят, получивших ранения и контузии, погрузили в кузов ЗИЛа. А вот погибших нашли не больше десяти человек. Вытянули из танка полностью сгоревший экипаж и обнаружили еще несколько трупов, которые невозможно было идентифицировать. Больше останков не было.

Почему так мало убитых осталось на поле боя, я понял чуть позже. Под вечер мы подъехали к какому-то селу и получили команду остановиться. Ждали, как оказалось, группу местных подвыпивших мужиков с лопатами. Сопровождающий нас человек в натовской форме о чем-то с ними переговорил, после чего мы отправились дальше. Я уверен: люди с лопатами были могильщиками. Командование российской армии организовало их на зачистку поля, чтобы скрыть следы своего преступления. Наверное, потому официально названные потери при выходе украинской армии из Иловайского котла отличаются от реальных и являются существенно заниженными. Надеюсь, когда-нибудь останки тех, кого считают сейчас без вести пропавшими, будут обнаружены в этих засекреченных братских могилах.

Кстати, бойцы, находившиеся в составе другой колонны санитарной роты, были направлены на поле, подконтрольное донецким боевикам. Оно все было засеяно ранеными и убитыми. Чтобы вывезти оттуда живых и мертвых, ребятам понадобилось совершить две ходки. Сепаратисты поленились убрать «вещественные доказательства».

От того, что довелось увидеть и услышать тогда, волосы становились дыбом. Нам удалось подобрать десантника с перебитыми руками и ногами и сквозным ранением в грудь. Как он выжил, уму непостижимо. Ползал по полю в течение полутора суток, пока мы на него не наткнулись, пил собственную мочу… А когда уже на обратной дороге остановились на блокпосту, вдруг из лесопосадки выбежал наш военный — босой, в порванных брюках и с полными карманами патронов. Он чудом вырвался из окружения. Рассказывал, что его друга убили «кадыровцы» выстрелом в голову, хотя тот готов был сдаться в плен (чеченцы в плен никого не брали — просто добивали.) Проклинал офицера, который завел своих же ребят в западню. Двадцать девятого августа, как известно, была сформирована колонна из остатков разбитых рот, которым боевики пообещали беспрепятственный выход из Иловайского котла. Но это оказалось ловушкой. И к трагедии, к сожалению, причастны высшие чины из нашего военного командования. По словам десантника, один из офицеров, сев на БТР, скомандовал, в каком направлении нужно следовать. Едва колонна выдвинулась, дорогу ей преградил разведчик с криком: «Туда нельзя, там засада!» Но его не послушались, послушались офицера. Сам же он, дав ложное направление, исчез…

Только спустя двое суток мы смогли доставить раненых и погибших до вертолетной площадки, что была оборудована километрах в семидесяти от Иловайска. Оттуда ребят переправили дальше. Едва я дотянул до цели, как в моем УАЗе отвалилось колесо…

Через пять дней нас перекинули на Пески и Тоненькое, где уже был ад. Мы по ходу дела научились колоть обезболивающие, накладывать жгуты, шины и уже в стабильном состоянии доставляли «трехсотых» в руки профессиональных медиков. А между тем по каким-то непонятным причинам чиновники из Министерства обороны несколько месяцев держали 66-й передвижной военный госпиталь подо Львовом, вместо того, чтобы отправить специалистов на передовую.

Сначала мы возили раненых в гражданские больницы, потом появились перевалочные пункты и передвижные госпитали. Сейчас волонтеры понагоняли туда «Мерседесов», и уже нет проблемы быстро транспортировать тяжелых пациентов в стационарные госпитали.

С приемкой трупов в моргах поначалу возникали дикие ситуации. От нас требовали письменные объяснения, где мы взяли тела… с огнестрельными ранениями. Часами приходилось ждать милицию.

Наша санрота обслуживает всю линию фронта в Донецкой области. В самые жаркие дни я находился в Марьино, Широкино, Курахово, Селидово… Чтобы оказывать действенную помощь раненым, приходилось покупать запчасти к автомобилям за собственные деньги. Слышал, на роту было перечислено сто тысяч гривен. Но мы их не видели. А я, например, не мог допустить, чтобы моя машина заглохла в самый неподходящий момент или у нее еще раз отвалилось колесо. Не мог лишать раненых последней надежды! Не имел права ждать целый час, когда закончится перестрелка. Сто двадцать километров в час выжимал по бездорожью. Не зря нас называли на фронте ангелами.

Когда начались бои за Донецкий аэропорт, наши четверо ребят из Кременчуга ездили туда на своих «вездеходах». Делали «киборгам» перевязки на месте, вывозили раненых и тех, кому помочь уже было нельзя. Однажды по пути в терминал машина моего друга Артура попала в яму и заглохла. Едва он успел выскочить из кабины, как «скорая» загорелась от прямого попадания боеприпаса.

«А вы не боевая часть! Вы должны были стоять на блокпостах и ждать, когда вам привезут раненых. Мы вас в зону военных действий не отправляли», — так поначалу разговаривали в Министерстве обороны Украины с нашим делопроизводителем, когда он поехал оформлять статус участников боевых действий для состава роты. Требовали фото- или видеоматериалы для подтверждения нашей работы в опасной зоне. Как будто мы ездили туда на прогулку, чтобы сделать крутое селфи. Только после того, как эта история была предана гласности телевизионщиками, дело сдвинулось с мертвой точки.

Сейчас идет массовая демобилизация. На смену опытным, обстрелянным ребятам приходят свежие силы. Я видел одного из этих новобранцев. Стоит, растерянный, с гранатометом на плече. Спрашиваю: «Умеешь пользоваться этой штукой?» — «Да нет, — говорит, — я и в армии не служил. Выдали — взял». Бедный солдатик!

Боюсь, что новому составу санитарной роты, несмотря на относительное затишье на фронте, найдется работа. И, может, чиновники из Минобороны или волонтеры услышат просьбу нашего командира Анатолия Тополи, который с основной массой подчиненных все еще находится в пограничной с «ДНР» зоне? Санитарам нужны хорошие автомобили для транспортировки раненых. От этого зависит уменьшение потерь живой силы. То есть спасение чьих-то сыновей, братьев, мужей, друзей, сослуживцев…

fakty.ua