WinNavigator

Frigate

Norton Commander

WinNC

Dos Navigator

Servant Salamander

Turbo Browser

Winamp, Skins, Plugins

Необходимые Утилиты

Текстовые редакторы

Юмор

File managers and best utilites

Дмитрий михайлович клопов

Вселенная по имени «Клопов» · Правда Севера

Писатель Федор Абрамов считал, что его друг художник Дмитрий Клопов «в три раза острее видит жизнь»

Лесные пионы Бывают люди, которые сами по себе – настоящие достопримечательности. Как Степан Писахов, с которым в середине прошлого века здоровался весь Архангельск. Их очень мало – порой в большом городе ни одного не найдешь. Но зато туда, где живет хотя бы один такой человек, можно смело ехать только затем, чтобы с ним пообщаться.

Деревня Веркола, где живут герои произведений Федора Абрамова и другие примечательные люди, в этом смысле очень богата. Среди них есть человек-легенда – Дмитрий Михайлович Клопов, яркий самобытный художник и многолетний трудяга, «и швец, и жнец, и на дуде игрец», близкий друг писателя Федора Абрамова, который называл его «пинежским Пиросмани», сравнивая с известным грузинским живописцем-самоучкой.

Художник и писатель даже юбилеи отмечали в один год с разницей всего в неделю. В конце февраля исполнится 95 лет со дня рождения Федора Абрамова (напомним, он появился на свет в високосный год, 29го числа). Но прежде – 22 февраля – справит 80-летний юбилей Дмитрий Михайлович.

Книги не хватит

Он живет на высоком берегу Пинеги, в основательно перестроенном родительском доме. Вид из окон – хоть картины пиши: река, монастырь на той стороне... Зимой на клоповский угор не зарастает детская тропа, ведь самая высокая в Верколе горка – «у дяди Мити».

Говорят, что Дмитрий Михайлович не всегда расположен принимать гостей. Ну не знаю. По мне так более гостеприимного человека надо еще поискать. Я бывала у него несколько раз, и всегда он приглашал в дом, поил чаем и даже кое-чем покрепче, а потом неизменно начиналось главное действо – показ картин в комнате, где они хранятся. Вот в святая святых – художественную и столярную мастерские, которые занимают отдельную избушку, – Дмитрий Михайлович и правда мало кого впускает...

Однажды мы пожаловали к нему с Александрой Федоровной Абрамовой, сотрудницей музея писателя. Цели у нас были, можно сказать, научно-исследовательские: расспросить о житье-бытье и уточнить, не Клопов ли подарил свой образ героям рассказов Абрамова «Пинежские скоморохи» и «Мать художника». Ведь Федор Александрович чуть ли не половину Верколы сделал прототипами своих произведений. Неужто друга нигде не упомянул?

Но Дмитрий Михайлович решительно открестился от своего присутствия в большой литературе.

— Вот в «Пинежских скоморохах» Федор Александрович писал, что косил траву у дома с приятелем – мастером байки рассказывать. Это не о вас ли? – выясняла Александра Федоровна.

— Ну дак что, мог и написать, что косили. Художественное произведение ведь, вымышленное. Не-еет, я не согласен, что про меня, – уверял Дмитрий Михайлович.

Вообще, конечно, о нем можно целую книгу написать. И даже ее не хватит.

— У-у-у, всего писать-то не переписать! Сколько всего было за всю жизнь-то, чего только не познал, – машет рукой дядя Митя.

«А где мати-то?» – «В лесу...»

«Познать» – пожалуй, ключевое слово в рассказах Клопова о себе. Как и для многих веркольцев его поколения, познание жизни началось с малолетства. Отец Михаил Николаевич в первый день Великой Оте- чественной ушел на фронт – стрелок был, погиб у пулемета. Мать поднимала Митю одна (его брат умер маленьким еще до войны). Портрет Варвары Трофимовны с прялкой сегодня висит над столом, на самом видном месте.

— Мама в лесу двадцать две зимы отработала и пенсию получала двадцать два рубля. Корова у нас была. Тогда женщины с собой брали коров на лесозаготовки. Хлев там сделали из разного хлама. Да трех овец еще мы кормили, чтобы сдать мясо. Я в школе учился и один их растил. Приходит налоговый агент: «Ты не уплатил мясо!» – «Какое мясо? Я в школе учусь». – «А где мати-то?» – «В лесу...»

В войну Митя, которому не было и десяти лет, сам вскопал поле и посеял жито:

— Матерь приходит, за порог ступает – и в слезы, что я один управился и что надежда есть у нее...

Ради матери Клопов не поехал учиться в Ленинград, в Академию художеств имени Репина, где высоко оценили картины веркольского самородка и прислали ему официальный вызов. Но мама писала, что тяжело одной, дом совсем разваливается... И все же тяга к знаниям не оставила «пинежского Пиросмани» без образования: он заочно окончил факультет рисования и живописи Московского народного университета искусств имени Крупской, куда ему посоветовал поступить карпогорский художник Владилен Бутюков.

— Потому что рисовать – это же не просто так. Краски, составы, фон, свет – надо все познать, – объясняет Дмитрий Михайлович.

А загорелся этот огонек любви к рисованию еще в начальных классах, в те самые страшные – военные – годы. Учительница Антонида Павловна Павловская поручала Мите перерисовывать красивые открытки. Порой вот так и рождаются художники.

От электротехника до киноактера

Но до живописи, параллельно с ней и после нее были еще 33 профессии. Клопов «познал и постиг» электротехнику, радиотехнику, шоферское, плотницкое, кузнецкое (сам ковал инструменты) дело. Работал вальщиком леса, раскряжевщиком и вздымщиком на лесохимии, учителем рисования, черчения и труда, продавцом. Освоил резьбу по дереву, мастерил щепных птиц и коней, шкатулки, туеса и прочую утварь...

А в 1997 году он стал еще и успешным киноактером: снялся в картине петербурженки Лидии Бобровой «В той стране» и получил приз международного кинофестиваля «Золотой витязь» за главную мужскую роль. (Застолье, кстати, снимали в той самой комнате, где мы беседовали).

Дядя Митя с его нездешними небесно-голубыми глазами и ангельской улыбкой – человек вообще киногеничный. Совсем недавно на фестивале «Берегиня» в Архангельске получил награду другой фильм с Дмитрием Михайловичем в главной роли. Он так и называется – «Про Клопова».

Дмитрий Михайлович признается, что для него очень важно оставить память. Фильмы о нем, о Верколе – это память. И он очень гордится, что буквально в каждом доме деревни «есть его рука». Где-то двери делал, где-то рамы стеклил, где-то птица счастья, вырезанная Клоповым, под потолком парит или солоночка на столе красуется...

Две жизни

Но главное – это, конечно, картины, в которые влюбляешься с первого взгляда. Они... будто живые. Яркие, сочные, «вкусные». Кажется, что лепестки лесных пионов на моей любимой картине вот-вот зашевелятся от легкого ветерка. Что солнце через минутку взойдет еще выше и свет зальет всю веркольскую улицу. Что одна из бодающихся козочек еще чуток поднажмет и одолеет другую...

Федор Абрамов так писал про Дмитрия Клопова: «И какие глаза, какое зрение! В три раза острее видит мир, чем я. В три раза загребает красоты больше меня».

— Вот это иконы мои, Христос... А это Федор Абрамов стоит у лиственницы. Я его там увидел и говорю: ну-ка постой, постой! Он постоял, и я его красками написал сразу же. Потом он посмотрел: «О, как это интересно!» – ведет Дмитрий Михайлович экскурсию по своей «картинной галерее». – А вот кобылица моя (с резным хвостом, как у птицы счастья. – М.Л .), из цельного полена сделанная...

По словам Клопова, у него две жизни: одна – физический труд, другая – живопись.

— Я много лет работал в лесу. Все познал – древесину, валку... И вот наработаешься на секировке, весь мокрый, а потом еще рисуешь. Я ведь не свободный художник, пишу ночами.

«Можно ли заниматься живописью после того, как отхлопал топором восемь часов? Клопов занимается», – удивлялся друг-писатель.

— Федор Александрович ни одного дня без меня не жил, – вспоминает Дмитрий Михайлович. – Если я дома, идем в мастерскую. Он приезжал к нам на сенокос помогать. Потом рыбы наудим, ухи наварим, выпьем по стопочке, поразговариваем. Дела проверим. Он че написал – все обскажет, спросит, какие я работы сделал новы. Пейзажи мои ценил очень.

Признанием художник не обижен. Его работы выставлялись в Москве, Ленинграде, Саратове, Архангельске, Карпогорах и, конечно, Верколе. А в 1996 году за выдающиеся творческие достижения и большой вклад в развитие народной художественной культуры Дмитрий Клопов был награжден грамотой Министерства культуры России.

В свои без пяти минут восемьдесят он не забросил кисти и краски, так что можно ожидать новых картин, на которые хочется долго смотреть. И первая жизнь – физический труд – вовсю продолжается: по хозяйству Дмитрий Михайлович управляется совершенно самостоятельно. Держит пару козочек, которых тоже мало кому показывает: больно стеснительные. Внуков считает, загибая пальцы: восемь уже!

***

...В какой-то момент нашего разговора Дмитрия Михайловича разобрал смех. Знаете, такой, который невозможно остановить. И это была отдельная картина – смеющийся дядя Митя: большие глаза превратились в щелочки, заколыхался ежик седых волос... Конечно же, его смехом заразились и мы. И продолжали улыбаться даже тогда, когда ушли далеко от зеленого домика Клопова...

Напоследок он еще показал нам, как кормит синичек с руки. И вот это все – неудержимая смешинка, стеснительные козы, ручные синицы и много чего еще – тоже Дмитрий Михайлович Клопов. Наверное, он сильно преуменьшает число своих жизней. У него их не две, а гораздо больше. Вернее, одна, зато какая – целая Вселенная...

Марина ЛЕДЯЕВА. Фото автора и Анны Кантемировой

pravdasevera.ru

Вселенная по имени «Клопов» · Правда Севера

Писатель Федор Абрамов считал, что его друг художник Дмитрий Клопов «в три раза острее видит жизнь»

Книги не хватит

Но Дмитрий Михайлович решительно открестился от своего присутствия в большой литературе.

Вообще, конечно, о нем можно целую книгу написать. И даже ее не хватит.

«А где мати-то?» – «В лесу...»

В войну Митя, которому не было и десяти лет, сам вскопал поле и посеял жито:

— Матерь приходит, за порог ступает – и в слезы, что я один управился и что надежда есть у нее...

От электротехника до киноактера

Две жизни

По словам Клопова, у него две жизни: одна – физический труд, другая – живопись.

***

Марина ЛЕДЯЕВА. Фото автора и Анны Кантемировой

pravdasevera.ru

Пинежский Пиросмани / Мой Архангельск

«Великое удовольствие с ним быть вместе. Поэт, современный Калиныч, да и только, - писал о своем друге художнике Дмитрии Клопове писатель Федор Абрамов. - И какие глаза, какое зрение! В три раза острее видит мир, чем я. В три раза загребает красоты больше меня».

НЕ УЗНАЛ Федор Александрович, что Дмитрий Михайлович еще и киноактером стал… Но, как говорится, обо всем по порядку.

Достаточно потрудился Клопов на своем веку. Был и шофером, и вальщиком леса, и раскряжевщиком. И дороги строил, и плотничал. И учителем труда, рисования, черчения работал, и продавцом. Абрамов полагал, что в свое время надо было Клопову учиться в Ленинграде, поскольку его работы приглянулись в Академии художеств, но свое¬нравный парень сделал по-своему.

Абрамов называл Клопова «пинежским Пиросмани», однако иногда думал, что у того «жизнь сожрала талант». Но вот что говорил мне Дмитрий Михайлович:

- Талант-то у меня как был, так и остался. Да у любого человека так, загубить талант невозможно. Если он есть, его удастся использовать, как бы ни жил человек, плохо или хорошо. Я работал, например, 14 лет в лесной промышленности. Мне это не мешало заниматься живописью. Но на нее ночи уходили. Как и на работу с деревом. Федор Александрович говорил: «Деревяшки не твое дело, ты рожден для другого». Но я считаю, что он немножко неправ. Дерево - для меня тоже дело хорошее. К слову сказать, Абрамов по-разному обо мне писал: и так, что я - «талант, который не поняли земляки». Значит, считал меня небесталанным. Недаром же запрещал мне продавать оригиналы картин (я их разбазаривал), а только копии. Я его послушался.

Посетителей веркольского Дома культуры встречает огромная щепная птица работы Клопова. Абрамов восхитился бы этой красотой.

Из-под рук Дмитрия Михайловича вышли и кони резные. Конь тоже символ Севера. Поэтому и дома им украшали, и на могилах его можно увидеть.

- Мне и ковку хотелось постичь, - продолжил свой рассказ Дмитрий Михайлович. - Я в армии ковал. Кстати, там строго держал в секрете, что не чужд живописи. Иначе не выпустили бы меня из армии. И я бы не освоил то, что мне было нужно. А освоил электротехнику, радиотехнику, шоферское дело. Знать нужно многое… Ни один мастер не сделает такой инструмент, какой тебе требуется. Наш кузнец Постников Павел Илларионович так мне и сказал: «Дмитрий, сам куй». Весь инструмент в моей мастерской - бондарный, токарный - кован моей рукой. Я научился делать ушаты, корзины, туеса. Деревня Сура, родина Иоанна Кронштадт¬ского, куда моя дочерь уехала жить, режет по дереву моим инструментом. Я доволен.

- Мать писала: «Я одна, дом разваливается». Пришлось мне вернуться в Верколу, не до академии было… Устроился в леспромхоз, вскоре поступил в заочный университет искусств имени Крупской. Судьбой доволен, хотя постиг какую-то каплю из науки о художестве. Но и она приносит радость. Не только мне. Если не оставишь хорошего следа в жизни, дак ты никто, пустой человек. Что такое след? Доброта. Картина может быть говенной, а доброты в нее немножко положишь, в середочку, - она и засияет.

Было время, Веркола посмеивалась над Клоповым, даже потешалась, он ведь с этюдником ходил, «занимался не тем, чем нужно». Но пришел срок, земляки охотно пошли на выставки Дмитрия Михайловича, радовались, узнавая знакомые пейзажи.

- Дмитрий Михайлович, Абрамов писал, что его не любили в Верколе. Может, ему сгоряча так думалось?

- Не сгоряча, знаю. «Вон идут писатель с художником», - и ворота на защелку: вдруг ославят… Тяжело было Федору Александровичу. Страшно правду не любили. Но вот когда у нас в лесопункте собрание проводили по очерку «Вокруг да около», мы ведь все из клуба ушли, никто письмо против Абрамова не подписал... И мне долго было тяжело. Не давали (после смерти Абрамова) выставку сделать в Верколе: «Потому что ты с женой разошелся». Господи помилуй, самое-то главное, как пишешь, да? Если хорошо напишешь, то, может быть, это для народа останется…

Что касается Господа, то Клопов считает себя верующим с шестого класса школы.

- Я думал о том, что после кончины будет у нас не вечный покой, а относительный. Это по закону физики. И я решил, что надо верить в Бога.

Клопов - один из тех веркольцев, кто внес существенный вклад в восстановление знаменитого Артемие-Веркольского монастыря.

Ну и наконец о Клопове-актере. Он сыграл главную роль в фильме Лидии Бобровой «В той стране», отмеченном Государственной премией Российской Федерации.

- Сначала было, конечно, трудно. На пробах. Я же перед камерой раньше не говорил. Но на съемках вошел в колею. Стал сниматься со второго дубля, а то и с первого. Я дорогой пленки израсходовал довольно-таки мало.

Прежде я выступал на самодеятельной сцене, но это совершенно другое… Между прочим, я в жизни такой не бывал, как мой герой. Эта бы теща да эта жена не устояли бы передо мной, если бы подняли на меня руку. Любой бы мужик пришел бы ко мне - да что-то такое!.. Я на своих плечах когти волчицы почувствовал – и жив остался. Еще бы секунда - и я готов был бы. Но я сдернул ее с лыжни - выстрелил. Не смотри, 2000 что я меленький…

Время работы над фильмом было счастливым. Потому что останется память - детям, потомкам и, может быть, народу. Я очень доволен. Как доволен и тем, что в Верколе в каждом доме есть моя рука. Я этим горжусь. Или я стекла нарезал, или гардины делал, рамы, двери, птицы. Когда человек нужен народу, это же очень хорошо. Если не ощущать себя нужным, зачем тогда жить?

Добавлю, что в свои 75 лет Дмитрий Михайлович Клопов самостоятелен (до сих пор коз в хозяйстве держит) и «нужен народу». Например, архангельские ребята из школы №51, приезжавшие прошлым летом в Верколу вместе со своим директором Татьяной Александровной Лариной, были в восторге от вернисажа под открытым небом Дмитрия Михайловича Клопова.

myarh.ru

«Да не Пиросмани я – Клопов!»

Писатель Федор Абрамов запретил другу Дмитрию Клопову продавать свои картины – в надежде, что рано или поздно в их родном селе откроется музей этого самобытного художника. Но этого до сих пор так и не случилось… «Пинежским Пиросмани» называл Федор Абрамов Дмитрия Клопова. А однажды с сожалением сказал: «Жизнь сожрала его талант». И вместе с тем восхищался своим односельчанином и другом: «Великое удовольствие с ним быть вместе. Какие глаза, какое зрение! В три раза острее видит мир, чем я. В три раза загребает красоты больше меня». Побывать в Верколе и не встретиться с Дмитрием Клоповым? Такого мы бы себе не простили!

Известность «пинежского самородка», как еще называют Дмитрия Клопова, давно шагнула за пределы родного села Веркола – его живописные работы экспонировались в областном центре Архангельске, в обеих столицах, Москве и Петербурге, в других российских городах. Сколько на счету Дмитрия Клопова выставок, он и сам точно не помнит: не то 33, не то больше. Зато с гордостью говорит, что первая, персональная, в Верколе состоялась благодаря Федору Абрамову, и ленточку тот перерезал…

Уже после смерти Абрамова, в девяностых, Клопов сыграл главную роль в картине Лидии Бобровой «В той стране», удостоенной Государственной премии Российской Федерации и множества кинематографических призов. Да и у самого Клопова грамот всяких не счесть, но особо гордится он одной – той, что с формулировкой: «За вклад в развитие культуры и искусства России».

– Когда однажды Федор Александрович назвал меня в моем присутствии Пиросмани, я засмеялся: «Да не Пиросмани я – Клопов!» Было это в 82-м, мы с ним пустились вдвоем путешествовать по реке Пинеге.

Этому путешествию посвящен «Автопортрет с другом». Абрамов и Клопов сидят за дощатым столом у лесной избушки. На столе котелок, буханка хлеба, бутылочка… Клопов, жестикулируя, что-то рассказывает, Абрамов, подперев голову рукой, внимательно слушает, перед ним раскрытая тетрадь, в руке – наизготовку – авторучка.

Абрамова я знал с детства. А было время, когда на нас в деревне смотрели как на чудаков, потешались. Занимаемся, дескать, не тем, чем нужно. Федору Александровичу хуже моего было. Идем по деревне – «художник с писателем идут, глядишь, писатель-то пропишет!» Это потом он стал великим писателем. И на мои выставки народ не сразу потянулся.

Битый час общался Дмитрий Михайлович с питерскими журналистами, стоя чуть ли не по стойке «смирно» посреди комнаты, под резным деревянным летящим конем, подвешенным к потолочной балке.

– Ты, Дмитрий Михайлович, про коня-то расскажи! – подсказывала Галина Михайловна.

Мы знали, что Дмитрий Клопов – мастер по изготовлению из щепы традиционного северного сувенира «Птицы семейного счастья». Семь его птах парят в веркольском Музее Федора Абрамова, одна в квартире писателя на Петровской набережной. У летящего коня хвост веером – как у птиц крылья.

– А это у меня кобылица, – поправил Клопов. – Она из цельного куска дерева, ничего не клеено, даже хвост, он расщепленный. Матерь пришла, дров охапку принесла, в печь, говорит. «Ну, ладно, – говорю, – в печь так в печь. Я только полена посмотрю. Это полено-то хорошее, может, чего и выйдет из него». Матерь говорит: «Из этого полена чего разве выйдет?!» Я взял полено, в мастерскую принес, и вот у меня получилась кобылица. Вот тебе и полено!

– Дмитрий Михайлович, Федор Абрамов уехал в Ленинград и там состоялся как писатель. Почему вы не последовали его примеру?

– Я служил в армии, и по совету понимающего человека работы свои отослал в Ленинград художнику Федору Федоровичу Мельникову. Получаю телеграмму: приезжай такого-то числа, срочно! Что делать-то? Один у матери-то я. Написал ей письмо: так и так, еду в Ленинград, буду учиться на художника. Матерь ответила: болею, дом разваливается… А еще ж, знаю, хозяйство: животина всякая, огород, сенокосы… Вернулся из армии в Верколу. Матерь в слезах. «Что, в Ленинград поедешь?» – «Нет, не поеду». – «Иди в сельсовет, в колхозе работать будешь». – «Не, в колхоз не пойду, пойду на лесозаготовки». Так и остался я здесь и стал… художником. Работал в леспромхозе вальщиком и учился живописи. Заочно учился – в Московском педагогическом областном университете имени Крупской. Днем работал в лесу, ночью учебные задания выполнял. Университет закончил с отличием. Потом работал учителем труда, учителем рисования и черчения, продавцом работал, шофером, плотничал, дороги строил. Кинодокументалисты приезжали, снимали фильм про меня. Откуда узнали, видели мои работы на выставках в Москве ли, в Питере, не знаю.

О том, как Клопов «угодил» в художественный фильм Лидии Бобровой «В той стране», он рассказывал так:

– Говорили, что Боброва искала деревню по всей России, даже на Дальнем Востоке. Остановила свой выбор на Верколе. Может быть, благодаря писательскому талану Федора Абрамова, литературные произведения которого не могла не знать. Прочитав сценарий, я Лидии Алексеевне сказал: «Перепиши. Сделай так, чтобы я был у себя в мастерской, тогда буду согласен сниматься. И чтобы зэк, приехавший в деревню, все-таки не оставался зэком, чтобы была надежда, что он изменится. Пусть он смотрит на «Птицу счастья», есть же в нем что-то человеческое». Она переписала. В картине я режу, показываю бывшему уголовнику, как «Птицу счастья» делать. На этом фильм и заканчивается. Но надёжа остается, что он человеком станет. А вот пробы я проходил на скотном дворе. Бобровой было важно, чтобы ее «скотник» с животными грамотно обходился. Вроде бы получалось у меня – дорогущей пленки испортил я мало…

О непростой судьбе с Дмитрием Клоповым мы говорили на следующий день, когда совершенно случайно проходили мимо его пожни – так на Пинежье (и не только) называют сенокосные угодья. Деревянными вилами семидесятисемилетний старик ворошил сено. Дмитрий Михайлович позволил себе получасовой перекур, и мы продолжили общение.

– Сено-то для козы, держу пока, – пояснил он. – Живу-то один. Притом что у меня пять дочек. Все выучились и разъехались – как птицы улетели из родного гнезда. А жена? Я с ней разошелся. Она не моего склада. Я дважды был женат, первая жена умерла… Хорошая была женка… У нас на Севере не говорят «баба» – женка! Хорошая была женка, но уж больно горячая! С ней мы мало пожили, годков пять, наверное. Со второй – годов около двадцати. Все дочери от второй. Не понимала она, и сейчас не понимает, и когда замуж выходила, не понимала, что я не только мужицкими делами должен заниматься.

nvspb.ru