Клоп (пьеса). Клоп спектакль

Клоп (пьеса) — Википедия (с комментариями)

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

«Клоп» — сатирическая пьеса Владимира Маяковского, написанная осенью 1928 года[1]. Произведение, жанр которого обозначен автором как феерическая комедия, неоднократно дополнялось и корректировалось после публичных чтений и обсуждений[2].

По словам Маяковского, в основу пьесы легли материалы, которые накопились у него в процессе работы в разных изданиях — в частности, в «Комсомольской правде». Эта «громада обывательских фактов» послужила поводом к созданию двух персонажей — Присыпкина и Олега Баяна[3][4].

Пьеса впервые опубликована в журнале «Молодая гвардия» (1929, № 3 и 4)[1].

Премьера спектакля «Клоп» состоялась в Государственном театре имени Мейерхольда в феврале 1929 года. В ноябре 1929-го пьеса была поставлена на сцене Ленинградского филиала Большого драматического театра[1].

Действующие лица

• Иван Присыпкин (Пьер Скрипкин) — бывший рабочий, бывший партиец, ныне жених
• Зоя Берёзкина — работница
• Олег Баян (Бочкин) — самородок, из домовладельцев
• Эльзевира Давидовна Ренесанс — невеста Присыпкина, маникюрша, кассирша парикмахерской
• Розалия Павловна Ренесанс — мать Эльзевиры, парикмахер
• Давид Осипович Ренесанс — отец Эльзевиры, парикмахер
• Рабочие, проживающие в общежитии
• Шафер на свадьбе
• Брандмейстер, пожарные
• Профессор
• Директор зоосада
• Репортёр
• Председатель горсовета, рабочие аудитории, вузовцы, распорядитель празднества, древние старики и старухи, охотники

Сюжет

Действие начинается во времена НЭПа. Иван Присыпкин «с треском отрывается от класса» — изо всех сил стремится к «красивой жизни» после трудов и лишений Гражданской войны. Он даже имя и фамилию меняет на изящное Пьер Скрипкин.

В день своей свадьбы Скрипкин оказывается замороженным в подвале дома. Его размораживают и оживляют через 50 лет. Вокруг царит новая, светлая коммунистическая жизнь: нет нужды и изнуряющей работы, побеждены болезни и стихийные бедствия, люди забыли, что такое пьянство, курение и сквернословие. Скрипкину-Присыпкину в этом мире находится только одно место: экспоната в зоологическом саду, где желающие могут ознакомиться с пороками прошедшей эпохи. Единственным компаньоном Присыпкина оказывается клоп, случайно размороженный вместе с героем.

Анализ

Основная тема

«Клоп» — антимещанская пьеса, в которой соединены «гротесково-реалистический и фантастический планы». Благодаря этому приёму сильнее ощущается контраст между деяниями Присыпкина и жизненными интересами людей будущего. Маяковский и прежде демонстрировал свою веру в «мастерскую человеческих воскрешений» (например, в поэме «Про это»), однако в «Клопе» он впервые решает перенести на 50 лет вперёд человека, который «проходит под биркой „обывателиус вульгарис“»[5]. Этот элемент автопародии, когда патетику сменяет печальная издёвка над своими же прожектами, означает, по замечанию литературоведа Евгения Яблокова, что «романтическим мечтам приходит конец»[6].

Маяковский не стремился выглядеть провидцем и пророком, заранее знающим детали быта 1979 года, поэтому создавал картинки будущего с некоторой долей иронии: так, в них присутствуют искусственные деревья, на которых разложены тарелки с мандаринами, яблоками, флаконами духов. Поскольку лёгкая насмешка понималась не всеми читателями и зрителями «Клопа», дуализм автора служил поводом для критики[7].

Критика

По словам литературоведа Александра Михайлова, оппоненты Маяковского использовали известный приём — «критиковать не за то, что автор отразил, а за то, чего он не показал»[8]. Так, публицист Н. Осинский упрекал автора в недостаточно широком освещении жизни рабочего класса конца 1920-х годов; деятель культуры Ричард Пикель был недоволен тем, что образ Присыпкина не развивается «на работе, в коллективе, в общественной деятельности»[8].

Литературовед Стафан Мокульский счёл необходимым отметить, что удар по мещанству был нанесён слабо, «точка прицела избрана неправильно», в картинах будущего присутствует «антисоветский душок»[8].

Театральный критик Давид Тальников, которого годом ранее Маяковский в стихотворении «Галопщик по писателям» характеризовал как человека, любящего поучать[9], назвал пьесу «первостепенной халтурой»[8].

В ходе полемики вокруг «Клопа» высказывались и противоположные мнения. На страницах журнала «Молодая гвардия» (1929, № 2) была опубликована рецензия, автор которой назвал пьесу жёстким шаржем, изобличающим «мерзость обывательщины»[10].

Литературная перекличка

Дмитрий Быков не просто увидел в фабуле «Клопа» перекличку с пьесой «Баня» — он напомнил (со ссылкой на Виктора Шкловского), что в 1927 году Маяковский познакомился в ростовской больнице с поэтессой, которая, подобно Зое Берёзкиной, пыталась застрелиться. В её жизни был свой «Присыпкин», доведший девушку до попытки самоубийства, — в его роли выступал РАПП[11].

Состоявшаяся годом ранее на страницах «Комсомольской правды» полемика между Маяковским и поэтом Иваном Молчановым, написавшим стихотворение о человеке, который требует компенсацию за «усталость от жизни»[12], стала поводом для пародийного цитирования в «Клопе». Озвученное Присыпкиным желание «у тихой речки отдохнуть» — это прямое воспроизведение строчек из стихотворения Молчанова «У обрыва»[13].

Евгений Яблоков обнаружил немало точек пересечения между «Клопом» и произведениями Михаила Булгакова. К примеру, их некоторое время роднила тема насекомых: у Маяковского присутствовал размороженный клоп, у Булгакова в «Беге» — тараканьи бега; это послужило поводом для фельетона в «Вечерней Москве», автор которого назвал оба произведения «совершенно чуждыми современности»[6].

Тематическая общность замечена и в сравнении «Клопа» с «Собачьим сердцем»: и Шариков, и Присыпкин «ощущают себя — хотя и по-разному — жертвами науки»[14]. В то же время концовка «Клопа» — гораздо более острая и фееричная, нежели финал повести Булгакова; заключительный монолог отчаявшегося Присыпкина, призывающего граждан к себе в клетку, близок к фразе из гоголевского «Ревизора»: «Чему смеетесь? — Над собой смеетесь!»[6]

Идея «красной свадьбы» с красной невестой, красными гостями и красной каретой, придуманная Олегом Баяном, — это пародийная вариация на тему «Роковых яиц»: в повести Булгакова не только описывается открытый профессором Персиковым «красный луч», но и перечисляются названия «красных журналов» — «Красный огонёк», «Красный перец», «Красная вечерняя Москва» и другие[6].

Лёгкая пикировка между авторами привела к тому, что Маяковский включил фамилию Булгакова в список «умерших слов», которые незнакомы людям будущего: «Бюрократизм, богоискательство, бублики, богема, Булгаков…»[6]

Постановка

Постановке «Клопа» на сцене театра Мейерхольда предшествовало чтение. Маяковский читал свою пьесу перед труппой настолько выразительно, что режиссёр предложил Игорю Ильинскому (первому исполнителю роли Присыпкина) отдельно послушать автора[16].

Повторное чтение — уже не для актёров, а для художественно-политического совета театра — прошло успешно; пьесу признали «значительным явлением советской драматургии», назвали «советским „Ревизором“» и предложили включить в репертуар[16].

Работа над спектаклем проходила в течение шести недель. Сразу после премьеры, состоявшейся 13 февраля 1929 года, Маяковский уехал за границу. В пути он получил телеграмму, в которой создатели спектакля просили заменить одну из реплик[13].

По воспоминаниям дочери Ильи Ильфа Александры, в сатирическом журнале «Чудак», издававшемся в 1928—1930 годах, была напечатана статья «Схватка чемпионов», автор которой рассматривал ожидаемую премьеру «Клопа» как соревнование, в котором «техника сценической борьбы» должна сойтись с «приёмами драматургического текста»[17].

Мейерхольд при работе над спектаклем использовал стилистику плаката, театральной агитации. В каждом из героев, по словам театроведа Алексея Морова, выделялась некая доминирующая черта. В образе Присыпкина акцент был сделан на «монументальном холуйстве». У Розалии Павловны Ренесанс, его тёщи, до абсурда доведена «нэпманская предприимчивость». Невеста Эльзевира Давидовна отличалась «феноменальной глупостью». У Олега Баяна подчёркивалась склонность к подхалимажу[18].

Спектакль шёл на сцене три года, и за это время мнения критиков, изначально не принявших пьесу, поменялись. Теперь рецензенты отмечали «остроту, и актуальность, и сценическую неординарность» «Клопа». Один из рецензентов в связи с изменением настроения читателей и зрителей заметил, что с помощью постановки «не только Присыпкин, но и театр начал „отмерзать“»[8]. Тем не менее нарекания оставались — они касались в основном второй части спектакля. Так, люди будущего, по мнению критиков, выглядели в трактовке Мейерхольда «слишком рациональными, сухими существами». При этом заключительная сцена, в которой происходит демонстрация Присыпкина в клетке зоосада, воспринималась как несомненная удача режиссёра[18].

Во многом успех был обусловлен игрой Игоря Ильинского. Его Присыпкин являл собой пример «красочного сценического гротеска»[8]; реплики персонажа стали афоризмами, которые знали наизусть все завсегдатаи «московских салонов»[19].

Напишите отзыв о статье "Клоп (пьеса)"

Примечания

1. ↑ 1 2 3 В. В. Маяковский. Собрание сочинений в 8 томах. . — М.: Правда, 1968. — Т. VII. — С. 391. — 399 с.
2. ↑ Михайлов А. А. Маяковский. — М.: Молодая гвардия, 1988. — С. 484. — 558 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 5-235-00589-9.
3. ↑ [feb-web.ru/feb/mayakovsky/texts/ms0/msb/msb-643-.htm#ПЬЕСЫ.Клоп.Реплика_33 ФЭБ: Февральский. Примечания: Маяковский. ПСС: В 13 т. Т. 11. — 1958 (текст)]
4. ↑ В. В. Маяковский. Собрание сочинений в 8 томах. . — М.: Правда, 1968. — Т. VII. — С. 363. — 399 с.
5. ↑ Михайлов А. А. Маяковский. — М.: Молодая гвардия, 1988. — С. 486. — 558 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 5-235-00589-9.
6. ↑ 1 2 3 4 5 Евгений Яблоков. [www.eajablokov.ru/article9.html Михаил Булгаков, Владимир Маяковский: диалог сатириков]. — М.: Высшая школа, 1994. — 556 с. — ISBN 5-06-002817-2.
7. ↑ 1 2 Михайлов А. А. Маяковский. — М.: Молодая гвардия, 1988. — С. 488. — 558 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 5-235-00589-9.
8. ↑ 1 2 3 4 5 6 Михайлов А. А. Маяковский. — М.: Молодая гвардия, 1988. — С. 489-490. — 558 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 5-235-00589-9.
9. ↑ [feb-web.ru/feb/mayakovsky/texts/ms0/ms9/ms9-290-.htm Галопщик по писателям]
10. ↑ Е. И. Наумов. [feb-web.ru/feb/mayakovsky/critics/nms/nms-001-.htm Маяковский]. — Государственное учебно-педагогическое издательство, 1963. — С. 32.
11. ↑ Дмитрий Быков [magazines.russ.ru/druzhba/2013/8/11b.html Маяковский. Главы из книги] // Дружба народов. — 2013. — № 8.
12. ↑ Михайлов А. А. Маяковский. — М.: Молодая гвардия, 1988. — С. 391. — 558 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 5-235-00589-9.
13. ↑ 1 2 Михайлов А. А. Маяковский. — М.: Молодая гвардия, 1988. — С. 485. — 558 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 5-235-00589-9.
14. ↑ М. А. Булгаков. Чудакова М. О. Послесловие // Ханский огонь. — Ижевск: Удмуртия, 1988. — С. 475. — 480 с.
15. ↑ М. А. Булгаков-драматург и художественная культура его времени / Сост. А. А. Нинов. — М.: Союз театральных деятелей РСФСР, 1988. — С. 375. — 496 с.
16. ↑ 1 2 3 Михайлов А. А. Маяковский. — М.: Молодая гвардия, 1988. — С. 483. — 558 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 5-235-00589-9.
17. ↑ Александра Ильф Журнал "Чудак" и его чудаки // Вопросы литературы. — 2006. — № 3.
18. ↑ 1 2 3 Моров А. Г. Три века русской сцены. Кн. 2. Советский театр. — М.: Просвещение, 1984. — С. 88. — 335 с.
19. ↑ Дмитрий Быков [izvestia.ru/news/345590 Антиклоп] // Известия. — 2009. — № 16 февраля.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Клоп (пьеса)

Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой. – Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери. Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить: – Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!… Он энергически махнул рукой. Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга. – Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя. Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения. – Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей. – Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы… Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем. «Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу. В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали. – Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям. Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера. – А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами. Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства. – Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё… – Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!] – Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю! Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея. – Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду. – Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить? – Честное слово!

Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера. «Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он. Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину. Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик. Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя. Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого. – Держу за Стивенса сто! – кричал один. – Смотри не поддерживать! – кричал другой. – Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин. – Ну, бросьте Мишку, тут пари. – Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый. – Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру. Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя. – Ничего не понимаю. В чем дело? – Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру. – Прежде всего пей. Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами. – Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу! – Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну. Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру. Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга. Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ. Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло. – Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру. Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму. – Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов. – Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль. – Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари. Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!» крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали. – Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину. – Нет, пятьдесят, – сказал англичанин. – Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?… – Очень хорошо, – сказал англичанин. Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари. – Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете? Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз. – У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара. – Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату. Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку. – Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек. Анатоль остановил его: – Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?… Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками. – Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!… Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.

wiki-org.ru

Клоп (пьеса) ру вики

«Клоп» — сатирическая пьеса Владимира Маяковского, написанная осенью 1928 года[1]. Произведение, жанр которого обозначен автором как феерическая комедия, неоднократно дополнялось и корректировалось после публичных чтений и обсуждений[2].

По словам Маяковского, в основу пьесы легли материалы, которые накопились у него в процессе работы в разных изданиях — в частности, в «Комсомольской правде». Эта «громада обывательских фактов» послужила поводом к созданию двух персонажей — Присыпкина и Олега Баяна[3][4].

Пьеса впервые опубликована в журнале «Молодая гвардия» (1929, № 3 и 4)[1].

Премьера спектакля «Клоп» состоялась в Государственном театре имени Мейерхольда 13 февраля 1929 года[5]. В ноябре 1929-го пьеса была поставлена на сцене Ленинградского филиала Большого драматического театра[1].

Основная тема

«Клоп» — антимещанская пьеса, в которой соединены «гротесково-реалистический и фантастический планы». Благодаря этому приёму сильнее ощущается контраст между деяниями Присыпкина и жизненными интересами людей будущего. Маяковский и прежде демонстрировал свою веру в «мастерскую человеческих воскрешений» (например, в поэме «Про это»), однако в «Клопе» он впервые решает перенести на 50 лет вперёд человека, который «проходит под биркой „обывателиус вульгарис“»[6]. Этот элемент автопародии, когда патетику сменяет печальная издёвка над своими же прожектами, означает, по замечанию литературоведа Евгения Яблокова, что «романтическим мечтам приходит конец»[7].

Маяковский не стремился выглядеть провидцем и пророком, заранее знающим детали быта 1979 года, поэтому создавал картинки будущего с некоторой долей иронии: так, в них присутствуют искусственные деревья, на которых разложены тарелки с мандаринами, яблоками, флаконами духов. Поскольку лёгкая насмешка понималась не всеми читателями и зрителями «Клопа», дуализм автора служил поводом для критики[8].

Критика

По словам литературоведа Александра Михайлова, оппоненты Маяковского использовали известный приём — «критиковать не за то, что автор отразил, а за то, чего он не показал»[9]. Так, публицист Н. Осинский упрекал автора в недостаточно широком освещении жизни рабочего класса конца 1920-х годов; деятель культуры Ричард Пикель был недоволен тем, что образ Присыпкина не развивается «на работе, в коллективе, в общественной деятельности»[9].

Литературовед Стафан Мокульский счёл необходимым отметить, что удар по мещанству был нанесён слабо, «точка прицела избрана неправильно», в картинах будущего присутствует «антисоветский душок»[9].

Театральный критик Давид Тальников, которого годом ранее Маяковский в стихотворении «Галопщик по писателям» характеризовал как человека, любящего поучать[10], назвал пьесу «первостепенной халтурой»[9].

В ходе полемики вокруг «Клопа» высказывались и противоположные мнения. На страницах журнала «Молодая гвардия» (1929, № 2) была опубликована рецензия, автор которой назвал пьесу жёстким шаржем, изобличающим «мерзость обывательщины»[11].

Литературная перекличка

Дмитрий Быков не просто увидел в фабуле «Клопа» перекличку с пьесой «Баня» — он напомнил (со ссылкой на Виктора Шкловского), что в 1927 году Маяковский познакомился в ростовской больнице с поэтессой, которая, подобно Зое Берёзкиной, пыталась застрелиться. В её жизни был свой «Присыпкин», доведший девушку до попытки самоубийства, — в его роли выступал РАПП[12].

Состоявшаяся годом ранее на страницах «Комсомольской правды» полемика между Маяковским и поэтом Иваном Молчановым, написавшим стихотворение о человеке, который требует компенсацию за «усталость от жизни»[13], стала поводом для пародийного цитирования в «Клопе». Озвученное Присыпкиным желание «у тихой речки отдохнуть» — это прямое воспроизведение строчек из стихотворения Молчанова «У обрыва»[14].

Евгений Яблоков обнаружил немало точек пересечения между «Клопом» и произведениями Михаила Булгакова. К примеру, их некоторое время роднила тема насекомых: у Маяковского присутствовал размороженный клоп, у Булгакова в «Беге» — тараканьи бега; это послужило поводом для фельетона в «Вечерней Москве», автор которого назвал оба произведения «совершенно чуждыми современности»[7].

Тематическая общность замечена и в сравнении «Клопа» с «Собачьим сердцем»: и Шариков, и Присыпкин «ощущают себя — хотя и по-разному — жертвами науки»[15]. В то же время концовка «Клопа» — гораздо более острая и фееричная, нежели финал повести Булгакова; заключительный монолог отчаявшегося Присыпкина, призывающего граждан к себе в клетку, близок к фразе из гоголевского «Ревизора»: «Чему смеетесь? — Над собой смеетесь!»[7]

Идея «красной свадьбы» с красной невестой, красными гостями и красной каретой, придуманная Олегом Баяном, — это пародийная вариация на тему «Роковых яиц»: в повести Булгакова не только описывается открытый профессором Персиковым «красный луч», но и перечисляются названия «красных журналов» — «Красный огонёк», «Красный перец», «Красная вечерняя Москва» и другие[7].

Лёгкая пикировка между авторами привела к тому, что Маяковский включил фамилию Булгакова в список «умерших слов», которые незнакомы людям будущего: «Бюрократизм, богоискательство, бублики, богема, Булгаков…»[7]

Постановке «Клопа» на сцене театра Мейерхольда предшествовало чтение. Маяковский читал свою пьесу перед труппой настолько выразительно, что режиссёр предложил Игорю Ильинскому (первому исполнителю роли Присыпкина) отдельно послушать автора[17].

Повторное чтение — уже не для актёров, а для художественно-политического совета театра — прошло успешно; пьесу признали «значительным явлением советской драматургии», назвали «советским „Ревизором“» и предложили включить в репертуар[17].

Работа над спектаклем проходила в течение шести недель. Сразу после премьеры, состоявшейся 13 февраля 1929 года, Маяковский уехал за границу. В пути он получил телеграмму, в которой создатели спектакля просили заменить одну из реплик[14].

По воспоминаниям дочери Ильи Ильфа Александры, в сатирическом журнале «Чудак», издававшемся в 1928—1930 годах, была напечатана статья «Схватка чемпионов», автор которой рассматривал ожидаемую премьеру «Клопа» как соревнование, в котором «техника сценической борьбы» должна сойтись с «приёмами драматургического текста»[18].

Мейерхольд при работе над спектаклем использовал стилистику плаката, театральной агитации. В каждом из героев, по словам театроведа Алексея Морова, выделялась некая доминирующая черта. В образе Присыпкина акцент был сделан на «монументальном холуйстве». У Розалии Павловны Ренесанс, его тёщи, до абсурда доведена «нэпманская предприимчивость». Невеста Эльзевира Давидовна отличалась «феноменальной глупостью». У Олега Баяна подчёркивалась склонность к подхалимажу[19].

Спектакль шёл на сцене три года, и за это время мнения критиков, изначально не принявших пьесу, поменялись. Теперь рецензенты отмечали «остроту, и актуальность, и сценическую неординарность» «Клопа». Один из рецензентов в связи с изменением настроения читателей и зрителей заметил, что с помощью постановки «не только Присыпкин, но и театр начал „отмерзать“»[9]. Тем не менее нарекания оставались — они касались в основном второй части спектакля. Так, люди будущего, по мнению критиков, выглядели в трактовке Мейерхольда «слишком рациональными, сухими существами». При этом заключительная сцена, в которой происходит демонстрация Присыпкина в клетке зоосада, воспринималась как несомненная удача режиссёра[19].

Во многом успех был обусловлен игрой Игоря Ильинского. Его Присыпкин являл собой пример «красочного сценического гротеска»[9]; реплики персонажа стали афоризмами, которые знали наизусть все завсегдатаи «московских салонов»[20].

ruwikiorg.ru

Клоп (пьеса) — Википедия (с комментариями)

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

«Клоп» — сатирическая пьеса Владимира Маяковского, написанная осенью 1928 года[1]. Произведение, жанр которого обозначен автором как феерическая комедия, неоднократно дополнялось и корректировалось после публичных чтений и обсуждений[2].

По словам Маяковского, в основу пьесы легли материалы, которые накопились у него в процессе работы в разных изданиях — в частности, в «Комсомольской правде». Эта «громада обывательских фактов» послужила поводом к созданию двух персонажей — Присыпкина и Олега Баяна[3][4].

Пьеса впервые опубликована в журнале «Молодая гвардия» (1929, № 3 и 4)[1].

Премьера спектакля «Клоп» состоялась в Государственном театре имени Мейерхольда в феврале 1929 года. В ноябре 1929-го пьеса была поставлена на сцене Ленинградского филиала Большого драматического театра[1].

Действующие лица

• Иван Присыпкин (Пьер Скрипкин) — бывший рабочий, бывший партиец, ныне жених
• Зоя Берёзкина — работница
• Олег Баян (Бочкин) — самородок, из домовладельцев
• Эльзевира Давидовна Ренесанс — невеста Присыпкина, маникюрша, кассирша парикмахерской
• Розалия Павловна Ренесанс — мать Эльзевиры, парикмахер
• Давид Осипович Ренесанс — отец Эльзевиры, парикмахер
• Рабочие, проживающие в общежитии
• Шафер на свадьбе
• Брандмейстер, пожарные
• Профессор
• Директор зоосада
• Репортёр
• Председатель горсовета, рабочие аудитории, вузовцы, распорядитель празднества, древние старики и старухи, охотники

Сюжет

Действие начинается во времена НЭПа. Иван Присыпкин «с треском отрывается от класса» — изо всех сил стремится к «красивой жизни» после трудов и лишений Гражданской войны. Он даже имя и фамилию меняет на изящное Пьер Скрипкин.

В день своей свадьбы Скрипкин оказывается замороженным в подвале дома. Его размораживают и оживляют через 50 лет. Вокруг царит новая, светлая коммунистическая жизнь: нет нужды и изнуряющей работы, побеждены болезни и стихийные бедствия, люди забыли, что такое пьянство, курение и сквернословие. Скрипкину-Присыпкину в этом мире находится только одно место: экспоната в зоологическом саду, где желающие могут ознакомиться с пороками прошедшей эпохи. Единственным компаньоном Присыпкина оказывается клоп, случайно размороженный вместе с героем.

Анализ

Основная тема

«Клоп» — антимещанская пьеса, в которой соединены «гротесково-реалистический и фантастический планы». Благодаря этому приёму сильнее ощущается контраст между деяниями Присыпкина и жизненными интересами людей будущего. Маяковский и прежде демонстрировал свою веру в «мастерскую человеческих воскрешений» (например, в поэме «Про это»), однако в «Клопе» он впервые решает перенести на 50 лет вперёд человека, который «проходит под биркой „обывателиус вульгарис“»[5]. Этот элемент автопародии, когда патетику сменяет печальная издёвка над своими же прожектами, означает, по замечанию литературоведа Евгения Яблокова, что «романтическим мечтам приходит конец»[6].

Маяковский не стремился выглядеть провидцем и пророком, заранее знающим детали быта 1979 года, поэтому создавал картинки будущего с некоторой долей иронии: так, в них присутствуют искусственные деревья, на которых разложены тарелки с мандаринами, яблоками, флаконами духов. Поскольку лёгкая насмешка понималась не всеми читателями и зрителями «Клопа», дуализм автора служил поводом для критики[7].

Критика

По словам литературоведа Александра Михайлова, оппоненты Маяковского использовали известный приём — «критиковать не за то, что автор отразил, а за то, чего он не показал»[8]. Так, публицист Н. Осинский упрекал автора в недостаточно широком освещении жизни рабочего класса конца 1920-х годов; деятель культуры Ричард Пикель был недоволен тем, что образ Присыпкина не развивается «на работе, в коллективе, в общественной деятельности»[8].

Литературовед Стафан Мокульский счёл необходимым отметить, что удар по мещанству был нанесён слабо, «точка прицела избрана неправильно», в картинах будущего присутствует «антисоветский душок»[8].

Театральный критик Давид Тальников, которого годом ранее Маяковский в стихотворении «Галопщик по писателям» характеризовал как человека, любящего поучать[9], назвал пьесу «первостепенной халтурой»[8].

В ходе полемики вокруг «Клопа» высказывались и противоположные мнения. На страницах журнала «Молодая гвардия» (1929, № 2) была опубликована рецензия, автор которой назвал пьесу жёстким шаржем, изобличающим «мерзость обывательщины»[10].

Литературная перекличка

Дмитрий Быков не просто увидел в фабуле «Клопа» перекличку с пьесой «Баня» — он напомнил (со ссылкой на Виктора Шкловского), что в 1927 году Маяковский познакомился в ростовской больнице с поэтессой, которая, подобно Зое Берёзкиной, пыталась застрелиться. В её жизни был свой «Присыпкин», доведший девушку до попытки самоубийства, — в его роли выступал РАПП[11].

Состоявшаяся годом ранее на страницах «Комсомольской правды» полемика между Маяковским и поэтом Иваном Молчановым, написавшим стихотворение о человеке, который требует компенсацию за «усталость от жизни»[12], стала поводом для пародийного цитирования в «Клопе». Озвученное Присыпкиным желание «у тихой речки отдохнуть» — это прямое воспроизведение строчек из стихотворения Молчанова «У обрыва»[13].

Евгений Яблоков обнаружил немало точек пересечения между «Клопом» и произведениями Михаила Булгакова. К примеру, их некоторое время роднила тема насекомых: у Маяковского присутствовал размороженный клоп, у Булгакова в «Беге» — тараканьи бега; это послужило поводом для фельетона в «Вечерней Москве», автор которого назвал оба произведения «совершенно чуждыми современности»[6].

Тематическая общность замечена и в сравнении «Клопа» с «Собачьим сердцем»: и Шариков, и Присыпкин «ощущают себя — хотя и по-разному — жертвами науки»[14]. В то же время концовка «Клопа» — гораздо более острая и фееричная, нежели финал повести Булгакова; заключительный монолог отчаявшегося Присыпкина, призывающего граждан к себе в клетку, близок к фразе из гоголевского «Ревизора»: «Чему смеетесь? — Над собой смеетесь!»[6]

Идея «красной свадьбы» с красной невестой, красными гостями и красной каретой, придуманная Олегом Баяном, — это пародийная вариация на тему «Роковых яиц»: в повести Булгакова не только описывается открытый профессором Персиковым «красный луч», но и перечисляются названия «красных журналов» — «Красный огонёк», «Красный перец», «Красная вечерняя Москва» и другие[6].

Лёгкая пикировка между авторами привела к тому, что Маяковский включил фамилию Булгакова в список «умерших слов», которые незнакомы людям будущего: «Бюрократизм, богоискательство, бублики, богема, Булгаков…»[6]

Постановка

Постановке «Клопа» на сцене театра Мейерхольда предшествовало чтение. Маяковский читал свою пьесу перед труппой настолько выразительно, что режиссёр предложил Игорю Ильинскому (первому исполнителю роли Присыпкина) отдельно послушать автора[16].

Повторное чтение — уже не для актёров, а для художественно-политического совета театра — прошло успешно; пьесу признали «значительным явлением советской драматургии», назвали «советским „Ревизором“» и предложили включить в репертуар[16].

Работа над спектаклем проходила в течение шести недель. Сразу после премьеры, состоявшейся 13 февраля 1929 года, Маяковский уехал за границу. В пути он получил телеграмму, в которой создатели спектакля просили заменить одну из реплик[13].

По воспоминаниям дочери Ильи Ильфа Александры, в сатирическом журнале «Чудак», издававшемся в 1928—1930 годах, была напечатана статья «Схватка чемпионов», автор которой рассматривал ожидаемую премьеру «Клопа» как соревнование, в котором «техника сценической борьбы» должна сойтись с «приёмами драматургического текста»[17].

Мейерхольд при работе над спектаклем использовал стилистику плаката, театральной агитации. В каждом из героев, по словам театроведа Алексея Морова, выделялась некая доминирующая черта. В образе Присыпкина акцент был сделан на «монументальном холуйстве». У Розалии Павловны Ренесанс, его тёщи, до абсурда доведена «нэпманская предприимчивость». Невеста Эльзевира Давидовна отличалась «феноменальной глупостью». У Олега Баяна подчёркивалась склонность к подхалимажу[18].

Спектакль шёл на сцене три года, и за это время мнения критиков, изначально не принявших пьесу, поменялись. Теперь рецензенты отмечали «остроту, и актуальность, и сценическую неординарность» «Клопа». Один из рецензентов в связи с изменением настроения читателей и зрителей заметил, что с помощью постановки «не только Присыпкин, но и театр начал „отмерзать“»[8]. Тем не менее нарекания оставались — они касались в основном второй части спектакля. Так, люди будущего, по мнению критиков, выглядели в трактовке Мейерхольда «слишком рациональными, сухими существами». При этом заключительная сцена, в которой происходит демонстрация Присыпкина в клетке зоосада, воспринималась как несомненная удача режиссёра[18].

Во многом успех был обусловлен игрой Игоря Ильинского. Его Присыпкин являл собой пример «красочного сценического гротеска»[8]; реплики персонажа стали афоризмами, которые знали наизусть все завсегдатаи «московских салонов»[19].

Напишите отзыв о статье "Клоп (пьеса)"

Примечания

1. ↑ 1 2 3 В. В. Маяковский. Собрание сочинений в 8 томах. . — М.: Правда, 1968. — Т. VII. — С. 391. — 399 с.
2. ↑ Михайлов А. А. Маяковский. — М.: Молодая гвардия, 1988. — С. 484. — 558 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 5-235-00589-9.
3. ↑ [http://feb-web.ru/feb/mayakovsky/texts/ms0/msb/msb-643-.htm#ПЬЕСЫ.Клоп.Реплика_33 ФЭБ: Февральский. Примечания: Маяковский. ПСС: В 13 т. Т. 11. — 1958 (текст)]
4. ↑ В. В. Маяковский. Собрание сочинений в 8 томах. . — М.: Правда, 1968. — Т. VII. — С. 363. — 399 с.
5. ↑ Михайлов А. А. Маяковский. — М.: Молодая гвардия, 1988. — С. 486. — 558 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 5-235-00589-9.
6. ↑ 1 2 3 4 5 Евгений Яблоков. [http://www.eajablokov.ru/article9.html Михаил Булгаков, Владимир Маяковский: диалог сатириков]. — М.: Высшая школа, 1994. — 556 с. — ISBN 5-06-002817-2.
7. ↑ 1 2 Михайлов А. А. Маяковский. — М.: Молодая гвардия, 1988. — С. 488. — 558 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 5-235-00589-9.
8. ↑ 1 2 3 4 5 6 Михайлов А. А. Маяковский. — М.: Молодая гвардия, 1988. — С. 489-490. — 558 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 5-235-00589-9.
9. ↑ [http://feb-web.ru/feb/mayakovsky/texts/ms0/ms9/ms9-290-.htm Галопщик по писателям]
10. ↑ Е. И. Наумов. [http://feb-web.ru/feb/mayakovsky/critics/nms/nms-001-.htm Маяковский]. — Государственное учебно-педагогическое издательство, 1963. — С. 32.
11. ↑ Дмитрий Быков [http://magazines.russ.ru/druzhba/2013/8/11b.html Маяковский. Главы из книги] // Дружба народов. — 2013. — № 8.
12. ↑ Михайлов А. А. Маяковский. — М.: Молодая гвардия, 1988. — С. 391. — 558 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 5-235-00589-9.
13. ↑ 1 2 Михайлов А. А. Маяковский. — М.: Молодая гвардия, 1988. — С. 485. — 558 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 5-235-00589-9.
14. ↑ М. А. Булгаков. Чудакова М. О. Послесловие // Ханский огонь. — Ижевск: Удмуртия, 1988. — С. 475. — 480 с.
15. ↑ М. А. Булгаков-драматург и художественная культура его времени / Сост. А. А. Нинов. — М.: Союз театральных деятелей РСФСР, 1988. — С. 375. — 496 с.
16. ↑ 1 2 3 Михайлов А. А. Маяковский. — М.: Молодая гвардия, 1988. — С. 483. — 558 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 5-235-00589-9.
17. ↑ Александра Ильф Журнал "Чудак" и его чудаки // Вопросы литературы. — 2006. — № 3.
18. ↑ 1 2 3 Моров А. Г. Три века русской сцены. Кн. 2. Советский театр. — М.: Просвещение, 1984. — С. 88. — 335 с.
19. ↑ Дмитрий Быков [http://izvestia.ru/news/345590 Антиклоп] // Известия. — 2009. — № 16 февраля.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Клоп (пьеса)

Вся соседская ребятня (включая меня) очень любила жечь костры. А уж особенно, когда нам разрешалось жарить в них картошку!.. Это было одно из самых любимых наших лакомств, а такой костёр мы вообще считали уже чуть ли не настоящим праздником! Да и разве могло сравниться что-то ещё с обжигающей, только что палками выуженной из горящего костра, сногшибающе пахнущей, усыпанной пеплом картошкой?! Надо было очень постараться, желая оставаться серьёзным, видя наши ждущие, напряжённо сосредоточенные рожицы! Мы сидели вокруг костра, как месяц не евшие, голодные Робинзоны Крузо. И в тот момент нам казалось, что ничего не может быть в этом мире вкусней, чем тот маленький, дымящийся шарик, медленно пекущийся в нашем костре! Именно в один из таких праздничных «картошкопекущих» вечеров со мной и случилась ещё одно моё очередное «невероятное» приключение. Был тихий, тёплый летний вечер, уже понемножку начинало темнеть. Мы собрались на чьём-то «картошечном» поле, нашли подходящее место, натаскали достаточное количество веток и уже были готовы зажечь костёр, как кто-то заметил, что забыли самое главное – спички. Разочарованию не было предела... Никто не хотел за ними идти, потому что мы ушли довольно-таки далеко от дома. Попробовали зажечь по-старинке – тереть деревяшку о деревяшку – но очень скоро даже у всех самых упёртых кончилось терпение. И тут вдруг один говорит: – Так мы ж забыли, что у нас тут с нами наша «ведьмочка»! Ну, давай что ли, зажигай… «Ведьмочкой» меня называли часто и это с их стороны было скорее прозвище ласкательное, чем обидное. Поэтому обидеться я не обиделась, но, честно говоря, сильно растерялась. Огня я, к моему большому сожалению, не зажигала никогда и заниматься этим мне как-то не приходило в голову… Но это был чуть ли не первый раз, когда они что-то у меня попросили и я, конечно же, не собиралась упускать такого случая, а уж, тем более, «ударить лицом в грязь». Я ни малейшего понятия не имела, что нужно делать чтобы оно «зажглось»… Просто сосредоточилась на огне и очень сильно желала чтобы это произошло. Прошла минута, другая, но ничего не происходило... Мальчишки (а они всегда и везде бывают немножечко злыми) начали надо мной смеяться, говоря, что я только и могу что «угадывать», когда мне это нужно… Мне стало очень обидно – ведь я честно пыталась изо всех сил. Но это, конечно же, никого не интересовало. Им нужен был результат, а вот результата-то как раз у меня и не было... Если честно – я до сих пор не знаю, что тогда произошло. Может быть, у меня просто пошло очень сильное возмущение, что надо мной так незаслуженно смеялись? Или слишком мощно всколыхнулась горькая детская обида? Так или иначе, я вдруг почувствовала, как всё тело будто заледенело (казалось бы, должно было быть наоборот?) и только внутри кистей рук взрывными толчками пульсировал настоящий «огонь»… Я встала лицом к костру и резко выбросила левую руку вперёд... Жуткое ревущее пламя как будто выплеснулось из моей руки прямо в сложенный мальчишками костёр. Все дико закричали... а я очнулась уже дома, с очень сильной режущей болью в руках, спине и голове. Всё тело горело, как будто я лежала на раскалённой жаровне. Не хотелось двигаться и даже открывать глаза. Мама была в ужасе от моей «выходки» и обвинила меня во «всех мирских грехах», а главное – в недержании слова, данного ей, что для меня было хуже любой всепожирающей физической боли. Мне было очень грустно, что на этот раз она не захотела меня понять и в то же время я чувствовала небывалую гордость, что всё-таки «не ударила лицом в грязь» и что у меня каким-то образом получилось сделать то, что от меня ожидали. Конечно, всё это сейчас кажется немножко смешным и по-детски наивным, но тогда для меня было очень важно доказать, что я, возможно, могу быть кому-то в чём-то полезной со всеми своими, как они называли, «штучками». И что это не мои сумасшедшие выдумки, а самая настоящая реальность, с которой им теперь придётся хотя бы немножечко считаться. Если бы только всё могло быть так по-детски просто...

Как оказалось, не только моя мама была в ужасе от содеянного мною. Соседние мамы, услышав от своих детей о том, что произошло, начали требовать от них чтобы они держались от меня как можно дальше… И на этот раз я по-настоящему осталась почти совсем одна. Но так как я была человечком весьма и весьма гордым, то я ни за что не собиралась «проситься» к кому-то в друзья. Но одно – показать, а совсем другое – с этим жить..... Я очень любила своих друзей, свою улицу и всех кто на ней жил. И всегда старалась принести каждому хоть какую-то радость и какое-то добро. А сейчас я была одна и в этом была виновата только сама, потому что не сумела устоять перед самой простой, безобидной детской провокацией. Но что ж было делать, если я сама в то время была ещё совсем ребёнком? Правда, ребёнком, который теперь стал уже понемногу понимать, что не каждый в этом мире достоин того, чтобы ему стоило бы что-то доказывать... А даже если и доказать, то это ещё абсолютно не значило, что тот, кому ты это доказываешь, тебя всегда правильно поймёт. Через несколько дней я совсем физически «отошла» и чувствовала себя довольно сносно. Но желания зажечь огонь у меня больше не появлялось уже никогда. А вот расплачиваться за свой «эксперимент» пришлось, к сожалению, довольно долго… Первое время я находилась в полной изоляции от всех моих любимых игр и друзей. Это было очень обидно и казалось очень несправедливым. Когда я говорила об этом маме, моя бедная добрая мама не знала, что сказать. Она очень меня любила и, естественно, хотела уберечь меня от любых бед и обид. Но, с другой стороны, ей уже тоже понемножку становилось страшно оттого, что почти постоянно со мной происходило. Это, к сожалению, было то «тёмное» время, когда ещё было «не принято» говорить открыто о подобных, «странных» и непривычных вещах. Всё очень строго сохранялось в рамках, как «должно» или «не должно» быть. И всё «необъяснимое» или «неординарное» категорически умалчивалось или считалось ненормальным. Честно говоря, я от всего сердца завидую тем одарённым детям, которые родились хотя бы на двадцать лет позже меня, когда все эти «неординарные» способности уже не считались каким-то проклятием, а наоборот – это стало называться ДАРОМ. И на сегодняшний день никто уже не травит и не посылает этих бедных «необычных» детей в сумасшедший дом, а дорожат ими и уважают, как одарённых особым талантом удивительных детей. Мои же «таланты» в то время такого восторга ни у кого из окружающих, к сожалению, не вызывали. Как-то, несколько дней спустя после моего «скандального» приключения с огнём, одна наша соседка «по секрету» сказала маме, что у неё есть «очень хороший врач», который занимается именно такими «проблемами», как у меня и если мама хочет, то она с удовольствием её с ним познакомит. Это был первый раз, когда маме на прямую «посоветовали» упрятать меня в сумасшедший дом. Потом этих «советов» было очень много, но я помню, что именно тогда мама была очень огорчена и долго плакала закрывшись в своей комнате. Она не сказала мне про этот случай никогда, но в этот секрет меня «посвятил» соседский мальчик, мама которого и дала моей маме такой драгоценный совет. Конечно же, ни к какому врачу меня, слава богу, не повели. Но я чувствовала, что своими последними «деяниями» я перешагнула какой-то «рубеж», после которого уже даже моя мама не в состоянии была меня понимать. И не было никого, кто мог бы мне помочь, объяснить или просто по-дружески успокоить. Я уже не говорю – чтобы научить… Так я в одиночестве «барахталась» в своих догадках и ошибках, без чьей-либо поддержки или понимания. Что-то пробовала, что-то не смела. Что-то получалось, что-то – наоборот. И как же часто мне бывало просто-напросто по-человечески страшно! Честно говоря, я точно также всё ещё «барахталась в догадках» и до своих 33 лет, потому, что так и не нашла никого, кто мог бы хотя бы что-либо как-то объяснить. Хотя «желающих» всегда было больше чем нужно. Время шло. Иногда мне казалось, что всё это происходит не со мной или, что это просто придуманная мною странная сказка. Но эта сказка почему-то была слишком уж реальной реальностью... И мне приходилось с этим считаться. И, что самое главное, с этим жить. В школе всё шло, как и прежде, я получала по всем предметам только пятёрки и у моих родителей (хотя бы уж из-за этого!) не было никаких проблем. Скорее наоборот – в четвёртом классе я уже решала очень сложные задачи по алгебре и геометрии и делала это играючи, с большим удовольствием для самой себя. Также я очень любила в то время уроки музыки и рисования. Я рисовала почти всё время и везде: на других уроках, во время перерывов, дома, на улице. На песке, на бумаге, на стёклах… В общем – везде, где это было возможно. И рисовала я поче-му-то только человеческие глаза. Мне тогда казалось, что это поможет мне найти какой-то очень важный ответ. Я всегда любила наблюдать человеческие лица и в особенности – глаза. Ведь очень часто люди не любят говорить то, что они по-настоящему думают, но их глаза говорят всё… Видимо недаром их называют зеркалом нашей души. И вот я рисовала сотни и сотни этих глаз – печальных и счастливых, скорбящих и радостных, добрых и злых. Это было для меня, опять же, время познания чего-то, очередная попытка докопаться до какой-то истины... правда я понятия не имела – до какой. Просто это было очередное время «поиска», которое и после (с разными «ответвлениями») у меня продолжалось почти всю мою сознательную жизнь.

Дни сменялись днями, проходили месяцы, а я всё продолжала удивлять (а иногда и ужасать!) своих родных и близких, и очень часто саму себя, множеством моих новых «невероятных» и не всегда совсем безопасных, приключений. Так, например, когда мне исполнилось девять лет я вдруг, по какой-то, мне неизвестной причине, перестала есть, чем очень сильно напугала маму и расстроила бабушку. Моя бабушка была настоящим первоклассным поваром! Когда она собиралась печь свои капустные пироги, на них съезжалась вся наша семья, включая маминого брата, который жил в то время в 150 километрах от нас и, несмотря на это, приезжал специально из-за бабушкиных пирогов. Я до сих пор очень хорошо и с очень большой теплотой помню те «великие и загадочные» приготовления: пахнущее свежими дрожжами тесто, всю ночь поднимавшееся в глиняном горшке у плиты, а утром превратившееся в десятки белых кружочков, разложенных на кухонном столе и ждущее, когда же уже настанет час его чудесного превращения в пышные пахнущие пироги... И бабушка с белыми от муки руками, сосредоточенно орудующая у плиты. И ещё я помню то нетерпеливое, но весьма приятное, ожидание, пока наши «жаждущие» ноздри не улавливали первых, изумительно «вкусных», тончайших запахов пекущихся пирогов… Это всегда был праздник, потому что её пироги любили все. И кто-бы в этот момент не заходил, ему всегда находилось место за большим и гостеприимным бабушкиным столом. Мы всегда засиживались допоздна, продлевая удовольствие за «чаепитным» столом. И даже когда наше «чаепитие» заканчивалось, никому не хотелось уходить, как будто вместе с пирогами бабушка «впекала» туда частичку своей доброй души и каждому хотелось посидеть ещё и «погреться» у её тёплого, уютного домашнего очага. Бабушка по-настоящему любила готовить и что бы она ни делала, это было необыкновенно вкусно всегда. Это могли быть сибирские пельмени, пахнущие так, что у всех наших соседей вдруг появлялась «голодная» слюна. Или мои любимые вишнёво-творожные ватрушки, которые буквально таяли во рту, оставляя надолго изумительный вкус тёплых свежих ягод и молока… И даже её самые простые квашеные грибы, которые она каждый год квасила в дубовой кадушке со смородиновыми листьями, укропом и чесноком, были самыми вкусными которые я когда-либо ела в своей жизни, несмотря на то, что на сегодняшний день я объездила больше половины света и перепробовала всевозможные лакомства, о которых, казалось бы, можно было только мечтать. Но тех незабываемых запахов одурительно вкусного бабушкиного «искусства» никогда не смогло затмить никакое, даже самое изысканно-рафинированое заграничное блюдо. И вот, имея такого домашнего «чародея», я, к всеобщему ужасу моей семьи, в один прекрасный день вдруг по-настоящему перестала есть. Теперь я уже не помню, был ли для этого какой-либо повод или это просто произошло по какой-то мне неизвестной причине, как это обычно происходило всегда. Я просто начисто потеряла желание к любой мне предлагаемой пище, хотя никакой слабости или головокружения при этом не испытывала, а наоборот – чувствовала себя необычайно легко и совершенно великолепно. Я пыталась объяснить всё это моей маме, но, как я поняла, она была сильно напугана моей новой очередной выходкой и ничего не хотела слышать, а только честно пыталась заставить меня что-то «глотать». Мне становилось очень плохо и от каждой новой порции принимаемой пищи рвало. Только лишь чистая вода принималась моим истерзанным желудком с удовольствием и легко. Мама уже была почти что в панике, когда к нам совершенно случайно зашла, наш тогдашний семейный врач, моя двоюродная сестра Дана. Обрадованная её приходом, мама, конечно же, тут же рассказала ей всю нашу «ужасную» историю о моём голодании. И как же я обрадовалась, когда услышала, что «ничего такого уж страшного в этом нет» и что я могу на какое-то время быть оставлена в покое без насильственного запихивания в меня еды! Я видела, что моя заботливая мама в это совсем не поверила, но деваться было некуда, и она решила оставить меня в покое хотя бы на какое-то время. Жизнь сразу стала лёгкой и приятной, так как чувствовала я себя абсолютно прекрасно и больше уже не было того постоянного кошмарного ожидания спазмов желудка, которые обычно сопровождали каждую малейшую попытку принятия какой-либо пищи. Это продолжалось примерно около двух недель. Все мои чувства обострились и восприятия стали намного ярче и сильнее, как бы выхватывалось что-то самое важное, а остальное уходило на второй план.

o-ili-v.ru

Клоп (пьеса) — Википедия

«Клоп» — сатирическая пьеса Владимира Маяковского, написанная осенью 1928 года[1]. Произведение, жанр которого обозначен автором как феерическая комедия, неоднократно дополнялось и корректировалось после публичных чтений и обсуждений[2].

По словам Маяковского, в основу пьесы легли материалы, которые накопились у него в процессе работы в разных изданиях — в частности, в «Комсомольской правде». Эта «громада обывательских фактов» послужила поводом к созданию двух персонажей — Присыпкина и Олега Баяна[3][4].

Пьеса впервые опубликована в журнале «Молодая гвардия» (1929, № 3 и 4)[1].

Премьера спектакля «Клоп» состоялась в Государственном театре имени Мейерхольда 13 февраля 1929 года[5]. В ноябре 1929-го пьеса была поставлена на сцене Ленинградского филиала Большого драматического театра[1].

Содержание

Основная темаПравить

«Клоп» — антимещанская пьеса, в которой соединены «гротесково-реалистический и фантастический планы». Благодаря этому приёму сильнее ощущается контраст между деяниями Присыпкина и жизненными интересами людей будущего. Маяковский и прежде демонстрировал свою веру в «мастерскую человеческих воскрешений» (например, в поэме «Про это»), однако в «Клопе» он впервые решает перенести на 50 лет вперёд человека, который «проходит под биркой „обывателиус вульгарис“»[6]. Этот элемент автопародии, когда патетику сменяет печальная издёвка над своими же прожектами, означает, по замечанию литературоведа Евгения Яблокова, что «романтическим мечтам приходит конец»[7].

Маяковский не стремился выглядеть провидцем и пророком, заранее знающим детали быта 1979 года, поэтому создавал картинки будущего с некоторой долей иронии: так, в них присутствуют искусственные деревья, на которых разложены тарелки с мандаринами, яблоками, флаконами духов. Поскольку лёгкая насмешка понималась не всеми читателями и зрителями «Клопа», дуализм автора служил поводом для критики[8].

КритикаПравить

По словам литературоведа Александра Михайлова, оппоненты Маяковского использовали известный приём — «критиковать не за то, что автор отразил, а за то, чего он не показал»[9]. Так, публицист Н. Осинский упрекал автора в недостаточно широком освещении жизни рабочего класса конца 1920-х годов; деятель культуры Ричард Пикель был недоволен тем, что образ Присыпкина не развивается «на работе, в коллективе, в общественной деятельности»[9].

Литературовед Стафан Мокульский счёл необходимым отметить, что удар по мещанству был нанесён слабо, «точка прицела избрана неправильно», в картинах будущего присутствует «антисоветский душок»[9].

Театральный критик Давид Тальников, которого годом ранее Маяковский в стихотворении «Галопщик по писателям» характеризовал как человека, любящего поучать[10], назвал пьесу «первостепенной халтурой»[9].

В ходе полемики вокруг «Клопа» высказывались и противоположные мнения. На страницах журнала «Молодая гвардия» (1929, № 2) была опубликована рецензия, автор которой назвал пьесу жёстким шаржем, изобличающим «мерзость обывательщины»[11].

Литературная перекличкаПравить

Дмитрий Быков не просто увидел в фабуле «Клопа» перекличку с пьесой «Баня» — он напомнил (со ссылкой на Виктора Шкловского), что в 1927 году Маяковский познакомился в ростовской больнице с поэтессой, которая, подобно Зое Берёзкиной, пыталась застрелиться. В её жизни был свой «Присыпкин», доведший девушку до попытки самоубийства, — в его роли выступал РАПП[12].

Состоявшаяся годом ранее на страницах «Комсомольской правды» полемика между Маяковским и поэтом Иваном Молчановым, написавшим стихотворение о человеке, который требует компенсацию за «усталость от жизни»[13], стала поводом для пародийного цитирования в «Клопе». Озвученное Присыпкиным желание «у тихой речки отдохнуть» — это прямое воспроизведение строчек из стихотворения Молчанова «У обрыва»[14].

Евгений Яблоков обнаружил немало точек пересечения между «Клопом» и произведениями Михаила Булгакова. К примеру, их некоторое время роднила тема насекомых: у Маяковского присутствовал размороженный клоп, у Булгакова в «Беге» — тараканьи бега; это послужило поводом для фельетона в «Вечерней Москве», автор которого назвал оба произведения «совершенно чуждыми современности»[7].

Тематическая общность замечена и в сравнении «Клопа» с «Собачьим сердцем»: и Шариков, и Присыпкин «ощущают себя — хотя и по-разному — жертвами науки»[15]. В то же время концовка «Клопа» — гораздо более острая и фееричная, нежели финал повести Булгакова; заключительный монолог отчаявшегося Присыпкина, призывающего граждан к себе в клетку, близок к фразе из гоголевского «Ревизора»: «Чему смеетесь? — Над собой смеетесь!»[7]

Идея «красной свадьбы» с красной невестой, красными гостями и красной каретой, придуманная Олегом Баяном, — это пародийная вариация на тему «Роковых яиц»: в повести Булгакова не только описывается открытый профессором Персиковым «красный луч», но и перечисляются названия «красных журналов» — «Красный огонёк», «Красный перец», «Красная вечерняя Москва» и другие[7].

Лёгкая пикировка между авторами привела к тому, что Маяковский включил фамилию Булгакова в список «умерших слов», которые незнакомы людям будущего: «Бюрократизм, богоискательство, бублики, богема, Булгаков…»[7]

Постановке «Клопа» на сцене театра Мейерхольда предшествовало чтение. Маяковский читал свою пьесу перед труппой настолько выразительно, что режиссёр предложил Игорю Ильинскому (первому исполнителю роли Присыпкина) отдельно послушать автора[17].

Повторное чтение — уже не для актёров, а для художественно-политического совета театра — прошло успешно; пьесу признали «значительным явлением советской драматургии», назвали «советским „Ревизором“» и предложили включить в репертуар[17].

Работа над спектаклем проходила в течение шести недель. Сразу после премьеры, состоявшейся 13 февраля 1929 года, Маяковский уехал за границу. В пути он получил телеграмму, в которой создатели спектакля просили заменить одну из реплик[14].

По воспоминаниям дочери Ильи Ильфа Александры, в сатирическом журнале «Чудак», издававшемся в 1928—1930 годах, была напечатана статья «Схватка чемпионов», автор которой рассматривал ожидаемую премьеру «Клопа» как соревнование, в котором «техника сценической борьбы» должна сойтись с «приёмами драматургического текста»[18].

Мейерхольд при работе над спектаклем использовал стилистику плаката, театральной агитации. В каждом из героев, по словам театроведа Алексея Морова, выделялась некая доминирующая черта. В образе Присыпкина акцент был сделан на «монументальном холуйстве». У Розалии Павловны Ренесанс, его тёщи, до абсурда доведена «нэпманская предприимчивость». Невеста Эльзевира Давидовна отличалась «феноменальной глупостью». У Олега Баяна подчёркивалась склонность к подхалимажу[19].

Спектакль шёл на сцене три года, и за это время мнения критиков, изначально не принявших пьесу, поменялись. Теперь рецензенты отмечали «остроту, и актуальность, и сценическую неординарность» «Клопа». Один из рецензентов в связи с изменением настроения читателей и зрителей заметил, что с помощью постановки «не только Присыпкин, но и театр начал „отмерзать“»[9]. Тем не менее нарекания оставались — они касались в основном второй части спектакля. Так, люди будущего, по мнению критиков, выглядели в трактовке Мейерхольда «слишком рациональными, сухими существами». При этом заключительная сцена, в которой происходит демонстрация Присыпкина в клетке зоосада, воспринималась как несомненная удача режиссёра[19].

Во многом успех был обусловлен игрой Игоря Ильинского. Его Присыпкин являл собой пример «красочного сценического гротеска»[9]; реплики персонажа стали афоризмами, которые знали наизусть все завсегдатаи «московских салонов»[20].

ru-m.wiki.ng

Клоп (пьеса) — Википедия

«Клоп» — сатирическая пьеса Владимира Маяковского, написанная осенью 1928 года[1]. Произведение, жанр которого обозначен автором как феерическая комедия, неоднократно дополнялось и корректировалось после публичных чтений и обсуждений[2].

По словам Маяковского, в основу пьесы легли материалы, которые накопились у него в процессе работы в разных изданиях — в частности, в «Комсомольской правде». Эта «громада обывательских фактов» послужила поводом к созданию двух персонажей — Присыпкина и Олега Баяна[3][4].

Пьеса впервые опубликована в журнале «Молодая гвардия» (1929, № 3 и 4)[1].

Премьера спектакля «Клоп» состоялась в Государственном театре имени Мейерхольда в феврале 1929 года. В ноябре 1929-го пьеса была поставлена на сцене Ленинградского филиала Большого драматического театра[1].

Действующие лица[править]

• Иван Присыпкин (Пьер Скрипкин) — бывший рабочий, бывший партиец, ныне жених
• Зоя Берёзкина — работница
• Олег Баян (Бочкин) — самородок, из домовладельцев
• Эльзевира Давидовна Ренесанс — невеста Присыпкина, маникюрша, кассирша парикмахерской
• Розалия Павловна Ренесанс — мать Эльзевиры, парикмахер
• Давид Осипович Ренесанс — отец Эльзевиры, парикмахер
• Рабочие, проживающие в общежитии
• Шафер на свадьбе
• Брандмейстер, пожарные
• Профессор
• Директор зоосада
• Репортёр
• Председатель горсовета, рабочие аудитории, вузовцы, распорядитель празднества, древние старики и старухи, охотники

Действие начинается во времена НЭПа. Иван Присыпкин «с треском отрывается от класса» — изо всех сил стремится к «красивой жизни» после трудов и лишений Гражданской войны. Он даже имя и фамилию меняет на изящное Пьер Скрипкин.

В день своей свадьбы Скрипкин оказывается замороженным в подвале дома. Его размораживают и оживляют через 50 лет. Вокруг царит новая, светлая коммунистическая жизнь: нет нужды и изнуряющей работы, побеждены болезни и стихийные бедствия, люди забыли, что такое пьянство, курение и сквернословие. Скрипкину-Присыпкину в этом мире находится только одно место: экспоната в зоологическом саду, где желающие могут ознакомиться с пороками прошедшей эпохи. Единственным компаньоном Присыпкина оказывается клоп, случайно размороженный вместе с героем.

Основная тема[править]

«Клоп» — антимещанская пьеса, в которой соединены «гротесково-реалистический и фантастический планы». Благодаря этому приёму сильнее ощущается контраст между деяниями Присыпкина и жизненными интересами людей будущего. Маяковский и прежде демонстрировал свою веру в «мастерскую человеческих воскрешений» (например, в поэме «Про это»), однако в «Клопе» он впервые решает перенести на 50 лет вперёд человека, который «проходит под биркой „обывателиус вульгарис“»[5]. Этот элемент автопародии, когда патетику сменяет печальная издёвка над своими же прожектами, означает, по замечанию литературоведа Евгения Яблокова, что «романтическим мечтам приходит конец»[6].

Маяковский не стремился выглядеть провидцем и пророком, заранее знающим детали быта 1979 года, поэтому создавал картинки будущего с некоторой долей иронии: так, в них присутствуют искусственные деревья, на которых разложены тарелки с мандаринами, яблоками, флаконами духов. Поскольку лёгкая насмешка понималась не всеми читателями и зрителями «Клопа», дуализм автора служил поводом для критики[7].

Критика[править]

По словам литературоведа Александра Михайлова, оппоненты Маяковского использовали известный приём — «критиковать не за то, что автор отразил, а за то, чего он не показал»[8]. Так, публицист Н. Осинский упрекал автора в недостаточно широком освещении жизни рабочего класса конца 1920-х годов; деятель культуры Ричард Пикель был недоволен тем, что образ Присыпкина не развивается «на работе, в коллективе, в общественной деятельности»[8].

Литературовед Стафан Мокульский счёл необходимым отметить, что удар по мещанству был нанесён слабо, «точка прицела избрана неправильно», в картинах будущего присутствует «антисоветский душок»[8].

Театральный критик Давид Тальников, которого годом ранее Маяковский в стихотворении «Галопщик по писателям» характеризовал как человека, любящего поучать[9], назвал пьесу «первостепенной халтурой»[8].

В ходе полемики вокруг «Клопа» высказывались и противоположные мнения. На страницах журнала «Молодая гвардия» (1929, № 2) была опубликована рецензия, автор которой назвал пьесу жёстким шаржем, изобличающим «мерзость обывательщины»[10].

Литературная перекличка[править]

Дмитрий Быков не просто увидел в фабуле «Клопа» перекличку с пьесой «Баня» — он напомнил (со ссылкой на Виктора Шкловского), что в 1927 году Маяковский познакомился в ростовской больнице с поэтессой, которая, подобно Зое Берёзкиной, пыталась застрелиться. В её жизни был свой «Присыпкин», доведший девушку до попытки самоубийства, — в его роли выступал РАПП[11].

Состоявшаяся годом ранее на страницах «Комсомольской правды» полемика между Маяковским и поэтом Иваном Молчановым, написавшим стихотворение о человеке, который требует компенсацию за «усталость от жизни»[12], стала поводом для пародийного цитирования в «Клопе». Озвученное Присыпкиным желание «у тихой речки отдохнуть» — это прямое воспроизведение строчек из стихотворения Молчанова «У обрыва»[13].

Евгений Яблоков обнаружил немало точек пересечения между «Клопом» и произведениями Михаила Булгакова. К примеру, их некоторое время роднила тема насекомых: у Маяковского присутствовал размороженный клоп, у Булгакова в «Беге» — тараканьи бега; это послужило поводом для фельетона в «Вечерней Москве», автор которого назвал оба произведения «совершенно чуждыми современности»[6].

Тематическая общность замечена и в сравнении «Клопа» с «Собачьим сердцем»: и Шариков, и Присыпкин «ощущают себя — хотя и по-разному — жертвами науки»[14]. В то же время концовка «Клопа» — гораздо более острая и фееричная, нежели финал повести Булгакова; заключительный монолог отчаявшегося Присыпкина, призывающего граждан к себе в клетку, близок к фразе из гоголевского «Ревизора»: «Чему смеетесь? — Над собой смеетесь!»[6]

Идея «красной свадьбы» с красной невестой, красными гостями и красной каретой, придуманная Олегом Баяном, — это пародийная вариация на тему «Роковых яиц»: в повести Булгакова не только описывается открытый профессором Персиковым «красный луч», но и перечисляются названия «красных журналов» — «Красный огонёк», «Красный перец», «Красная вечерняя Москва» и другие[6].

Лёгкая пикировка между авторами привела к тому, что Маяковский включил фамилию Булгакова в список «умерших слов», которые незнакомы людям будущего: «Бюрократизм, богоискательство, бублики, богема, Булгаков…»[6]

Постановке «Клопа» на сцене театра Мейерхольда предшествовало чтение. Маяковский читал свою пьесу перед труппой настолько выразительно, что режиссёр предложил Игорю Ильинскому (первому исполнителю роли Присыпкина) отдельно послушать автора[16].

Повторное чтение — уже не для актёров, а для художественно-политического совета театра — прошло успешно; пьесу признали «значительным явлением советской драматургии», назвали «советским „Ревизором“» и предложили включить в репертуар[16].

Работа над спектаклем проходила в течение шести недель. Сразу после премьеры, состоявшейся 13 февраля 1929 года, Маяковский уехал за границу. В пути он получил телеграмму, в которой создатели спектакля просили заменить одну из реплик[13].

По воспоминаниям дочери Ильи Ильфа Александры, в сатирическом журнале «Чудак», издававшемся в 1928—1930 годах, была напечатана статья «Схватка чемпионов», автор которой рассматривал ожидаемую премьеру «Клопа» как соревнование, в котором «техника сценической борьбы» должна сойтись с «приёмами драматургического текста»[17].

Мейерхольд при работе над спектаклем использовал стилистику плаката, театральной агитации. В каждом из героев, по словам театроведа Алексея Морова, выделялась некая доминирующая черта. В образе Присыпкина акцент был сделан на «монументальном холуйстве». У Розалии Павловны Ренесанс, его тёщи, до абсурда доведена «нэпманская предприимчивость». Невеста Эльзевира Давидовна отличалась «феноменальной глупостью». У Олега Баяна подчёркивалась склонность к подхалимажу[18].

Спектакль шёл на сцене три года, и за это время мнения критиков, изначально не принявших пьесу, поменялись. Теперь рецензенты отмечали «остроту, и актуальность, и сценическую неординарность» «Клопа». Один из рецензентов в связи с изменением настроения читателей и зрителей заметил, что с помощью постановки «не только Присыпкин, но и театр начал „отмерзать“»[8]. Тем не менее нарекания оставались — они касались в основном второй части спектакля. Так, люди будущего, по мнению критиков, выглядели в трактовке Мейерхольда «слишком рациональными, сухими существами». При этом заключительная сцена, в которой происходит демонстрация Присыпкина в клетке зоосада, воспринималась как несомненная удача режиссёра[18].

Во многом успех был обусловлен игрой Игоря Ильинского. Его Присыпкин являл собой пример «красочного сценического гротеска»[8]; реплики персонажа стали афоризмами, которые знали наизусть все завсегдатаи «московских салонов»[19].

1. ↑ 1,01,11,2 В. В. Маяковский. Собрание сочинений в 8 томах. . — М.: Правда, 1968. — Т. VII. — С. 391. — 399 с.
2. ↑ Михайлов А. А. Маяковский. — М.: Молодая гвардия, 1988. — С. 484. — 558 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 5-235-00589-9.
3. ↑ ФЭБ: Февральский. Примечания: Маяковский. ПСС: В 13 т. Т. 11. — 1958 (текст)
4. ↑ В. В. Маяковский. Собрание сочинений в 8 томах. . — М.: Правда, 1968. — Т. VII. — С. 363. — 399 с.
5. ↑ Михайлов А. А. Маяковский. — М.: Молодая гвардия, 1988. — С. 486. — 558 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 5-235-00589-9.
6. ↑ 6,06,16,26,36,4 Евгений Яблоков. Михаил Булгаков, Владимир Маяковский: диалог сатириков. — М.: Высшая школа, 1994. — 556 с. — ISBN 5-06-002817-2.
7. ↑ 7,07,1 Михайлов А. А. Маяковский. — М.: Молодая гвардия, 1988. — С. 488. — 558 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 5-235-00589-9.
8. ↑ 8,08,18,28,38,48,5 Михайлов А. А. Маяковский. — М.: Молодая гвардия, 1988. — С. 489-490. — 558 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 5-235-00589-9.
9. ↑ Галопщик по писателям
10. ↑ Е. И. Наумов. Маяковский. — Государственное учебно-педагогическое издательство, 1963. — С. 32.
11. ↑ Дмитрий Быков Маяковский. Главы из книги // Дружба народов. — 2013. —.
12. ↑ Михайлов А. А. Маяковский. — М.: Молодая гвардия, 1988. — С. 391. — 558 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 5-235-00589-9.
13. ↑ 13,013,1 Михайлов А. А. Маяковский. — М.: Молодая гвардия, 1988. — С. 485. — 558 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 5-235-00589-9.
14. ↑ М. А. Булгаков. Чудакова М. О. Послесловие // Ханский огонь. — Ижевск: Удмуртия, 1988. — С. 475. — 480 с.
15. ↑ М. А. Булгаков-драматург и художественная культура его времени / Сост. А. А. Нинов. — М.: Союз театральных деятелей РСФСР, 1988. — С. 375. — 496 с.
16. ↑ 16,016,116,2 Михайлов А. А. Маяковский. — М.: Молодая гвардия, 1988. — С. 483. — 558 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 5-235-00589-9.
17. ↑ Александра Ильф Журнал "Чудак" и его чудаки // Вопросы литературы. — 2006. —.
18. ↑ 18,018,118,2 Моров А. Г. Три века русской сцены. Кн. 2. Советский театр. — М.: Просвещение, 1984. — С. 88. — 335 с.
19. ↑ Дмитрий Быков Антиклоп // Известия. — 2009. —.

wp.wiki-wiki.ru

Клоп (пьеса)

Владимир Маяковский

русский

1928

1929

Облако в штанах • Флейта-позвоночник • Война и мир • Человек • 150 000 000 • Люблю • IV Интернационал • Пятый Интернационал • Про это • Владимир Ильич Ленин • Летающий пролетарий • Хорошо! • Во весь голос

Лиличка! • Париж (цикл стихотворений)

Владимир Маяковский • Мистерия-Буфф • А что, если?.. • Клоп • Баня • Москва горит • Бенц №22 • Комедия с убийством

Слон и спичка • Сердце кино • Любовь Шкафолюбова • Декабрюхов и Октябрюхов • Как поживаете? • История одного нагана • Товарищ Копытко, или Долой жир! • Позабудь про камин

Список произведений Маяковского • Пощёчина общественному вкусу • Окна сатиры РОСТА • Я сам